Но вот внезапно бушующая стихия исчезла у них из глаз, точно на освещенном окне спустили занавеску. Стало темно, совершенно темно, но занятые отчаянной борьбой со штормом, люди сначала не обратили внимания на причину этого явления.
Первым увидел и понял, что случились, Брайтон, когда он вышел из рубки, где лежал некоторое время в полуобморочном состоянии .после того, как его подняли из лодки на «Звезду». Он схватился за перила и крикнул капитану на ухо:
— Кончился... Пожар кончился... Ветер задул огонь!
Белль оглянулся. Нефтянка шла на буксире за «Звездой» в виде черной, дымящейся массы. Но ни малейшей искорки огня уже не было на ней.
— Счастливый случай — больше ничего, — хмуро твердил штурман за завтраком на другое утро. — Я вчера говорил и сегодня повторяю: это было чистое сумасбродство. Только один раз из ста это могло удасться.
— Помните, мистер Пикериль, что я вам сказал вчера, — ответил капитан Белль, гоняясь с помощью куска хлеба за подливкой на своей тарелке, так как пол столовой ежеминутно наклонялся по новым углам и тарелки приходилось держать в руках. — Не заставляйте меня повторять это еще раз. Пусть был один шанс из ста — за этим одним шансом я и гнался.
— Но ничего вы не достигли, капитан, если бы не было тут Брайтона, чтобы таскать для вас каштаны из огня.
— Не для меня одного, м-р Пикериль. Он заработал на этом деле не меньше меня. Но я не понимаю, куда вы гнете и чего хотите. Право, я бы совсем вычеркнул вас из списка, да только вчера вы бессменно стояли две вахты у руля. Поэтому, так и быть, и вы получите свою долю. А какая она будет, можете высчитать сами. Мы тащим за собой на буксире пятьдесят тысяч фунтов стерлингов.
— И все-таки, это только счастливый случай, — упрямо пробормотал штурман, хотя лицо его расплылось в улыбку. Кого же не обрадует перспектива получить без малого восемь тысяч чистоганом. — И все-таки ваша затея была чистое сумасбродство.
ВЛАСТЬ МОРЯ
Рассказ греческого моряка
Мой отец — да будут благословенны волны, принявшие его в свои объятия, — не хотел, чтобы я был моряком.
— Берегись этой проклятой стихии, — говорил он, — рано или поздно она станет твоей могилой, или медленно высосет из тебя все силы.
Так говорил человек, который почти всю жизнь свою провел на море, и чьи предки в течение нескольких поколений находили себе могилу в глубине океана.
Но так говорил не только мой отец, так говорили все жители нашего острова.
— Если бы у нас только был виноградник или клочок пахотной земли, — говорили они, — никакая сила не заставила бы нас итти в море.
Но я знал, что у многих из них были не только виноградники, но и клочок земли, и все-таки они не могли бросить море, а наперерыв старались наняться в матросы и уйти с первым зашедшим к нам судном. Я видел, что дела их не вязались с их словами, и думал, что во вселенной существует власть моря, которая от рождения определила их судьбу и вечно тянула их на безбрежный простор бурного моря.
Я чувствовал, что и надо мной властвовала та же сила. Я с детства любил море, шум прибоя и вой ветра. Я мечтал о том, что я сделаюсь моряком и одиноко буду стоять у руля во мраке бурных ночей. Я забросил свои книги, потому что не нашел в них ничего, что могло бы успокоить мою тоску. Но когда я видел на горизонте белые паруса и накреняющиеся мачты, я чувствовал на себе дыхание чужих небес и видел перед собою чужие страны. День и ночь я только и думал о странствованиях по безбрежному морю, то тихому, то бурному.
Когда мне исполнилось восемнадцать лет, я убежал из дому от отца и матери, нанявшись матросом на английское судно, которое шло в Мессину.
Десять лет бороздил я моря. Я побывал везде, и глаза мои видели много чудесных стран и народов. За эти десять лет я ни разу не написал домой, потому что я был уверен, что отец проклял меня.
Я весь был во власти моря.
И вот случилось, что французский фрегат, на котором я служил, случайно зашел на мой родной остров. Как только я сошел на берег, один старый моряк рассказал мне, что мой отец три года тому назад осенью нашел себе могилу в море. Через год моя мать умерла от горн. .
Я сейчас же пошел на наше маленькое кладбище и положил на ее могилу венок из полевых цветов.
«Если бы я не стал моряком, моя мать была бы жива», думал я с горечью.