Джонни успешно боролся со сном далеко за полночь. Помогало этому и чувство голода, потому что он не привык питаться тремя сухарями и тремя глотками воды в день. Но, в конце-концов, он заснул.
4. Пароход
Третий день прошел спокойнее второго. Солнце сияло, дул слабый ветерок. Прайс лелеял свой револьвер и свои безумные намерения, а акулы почти вплотную следовали за лодкой. Джонни попытался было придумать какой-нибудь способ перехитрить сумасшедшего, но у него голова так болела, что ему трудно было думать.
Когда настал час ужина, Прайс протянул ему бутылку с ромом.
— Ешь вдосталь, любезный, и пей, сколько хочешь, — сказал он. — Солонина почти вся вышла и сардины тоже, а сыр и хлеб эти акулы, видно, не уважают. Так ешь и пей вволю, Джонни Чокер, чтобы бедные рыбы нашли какой-нибудь вкус в твоем теле.
Хотя холод смерти на мгновение сжал сердце Джонни при этих словах, он все же был так голоден, что сразу воспользовался разрешением, поел жадно и много и выпил несколько кружек воды и рома. После этого он притворился спящим, обхватив горлышко бутылки правой рукой. Если бы сумасшедший исполнил то, что говорил, если бы он подошел близко к нему, Джонни, чтобы приложить дуло револьвера к его груди, прежде чем выстрелить, тогда Джонни мог надеяться, что бутылка опустится на череп сумасшедшего раньше, чем будет спущен курок.
Молчи, — прошептал Прайс, — если крикнешь, я убью тебя. Я не хочу, чтобы этот чертовский пароход знал, что мы здесь!
Несмотря на тупую боль в голове и приятное чувство полноты в желудке, Джонни не поддавался сну в продолжение многих часов. Его веки были тяжелы, но он не давал им закрыться. Пальцы правой руки, сжимавшей горлышко бутылки, онемели, но он не разжимал их. Лодка качалась на волнах между неподвижными фонариками на небе и их колыхающимся отражением в воде. Черная голова сумасшедшего покачивалась на фоне темного неба, усеянного белыми звездами. Плавники акул поблескивали над волнами, а время от времени и вся длинная спина прожорливых чудовищ была ясно видна за кормой лодки, словно залитая жидким пламенем.
Джонни закрыл глаза на миг и забыл их снова открыть. Он спал сном человека сытого и которого лихорадит. Вдруг его разбудило ощущение руки на шее и чего-то твердого у лба.
Он раскрыл глаза и увидел перед собою горящие глаза и искаженное лицо Прайса.
— Молчи, — прошептал Прайс. — Если крикнешь, я убью. Я не хочу, чтобы этот чертовский пароход знал, что мы здесь.
Джонни повернул глаза и увидел темный длинный, усеянный огоньками силуэт, который плыл мимо, меньше, чем в двухстах ярдах от них. Это был почтовый пароход из Бахии в Пернамбуко. Он прошел мимо, затемнив на мгновение звезды черными клубами своего дыма. Лодка запрыгала на волнах, поднятых его винтами. Прайс разжал свои пальцы, сжимавшие горло Джонни, и смотрел вслед пароходу. Дуло револьвера соскользнуло со лба Джонни, но он не мог поднять правой руки, державшей бутылку, так как сумасшедший давил па него всей тяжестью своего тела. Однако ум Джонни тоже проснулся.
— Акулы, — крикнул он. — Акулы бросят нас и последуют за пароходом!
Сумасшедший бросился на корму.
— Нет, они тут, — возбужденно закричал он. — Они тут. Неужто они покинули бы меня после всей солонины, которую я им скормил, и...
Но в этот миг Джонни ударил его бутылкой, ударил сильно и метко, зная, что дело идет о жизни и смерти...
Джонни стоял теперь один на корме качающейся лодки и смотрел на воду, где среди отражения небесных огоньков акулы набросились на неожиданное угощение…
Он повернул лодку носом на запад, поставил парус и закурил трубку. Его била лихорадка. Поминутно он оглядывался назад, но черные поблескивающие плавники исчезли. Время от времени он впадал в дремоту, но всякий раз просыпался от ощущения призрачных, холодных пальцев па шее...
5. Один
На рассвете акулы вновь появились, и подплыли совсем близко, требуя еще корма.
Весь день они держались около самой кормы.
Джонни дремал, ел, курил и проклинал акул. Заметив течь в лодке, он попробовал заделать ее. Бросал акулам сухари — сухари и проклятия. Время от времени вычерпывал воду из лодки пустой жестянкой из-под сардинок. И тоскливо вглядывался в горизонт, не видно ли земли.