И старший штурман, и Мак-Кой, и команда — все увидели то, что видел он. К югу от мели восточное течение нанесло их на нее; к северу от мели западное течение такой же силы схватило судно и относило его.
— Я уже раньше слышал об этом Паумоту, — простонал капитан, отнимая руки от своего побледневшего лица. — Капитан Мойендэль рассказывал мне об нем, после того, как его судно в нем погибло. И я за его спиною смеялся над ним. Что это за мель? — спросил капитан, обращаясь к Мак-Кою.
— Я не знаю, капитан.
— Почему вы не знаете?
— Потому что никогда не видел ее раньше и никогда о ней не слыхал. Я знаю, что она не нанесена на карту. Эти воды никогда не были вполне исследованы.
— Так что вы не знаете, где мы находимся?
— Не больше вашего, — кротко ответил Мак-Кой.
В четыре часа пополудни показались кокосовые пальмы, как будто выраставшие из воды. Немного позже над водой показалось кольцо атолла.
— Я знаю теперь, где мы находимся, капитан, — Мак-Кой опустил бинокль.— Это остров Решения. Мы на сорок миль дальше острова Хао, и ветер у нас противный.
— В таком случае приготовьтесь выброситься на берег. Где вход?
— Здесь проход есть только для лодок. Но теперь, когда нам известно, где мы находимся, мы можем итти на Барклай-де-Толли. Это только сто двадцать миль отсюда к норд-норд-весту. С этим ветром мы можем быть там завтра в девять часов утра.
Капитан Давенпорт справился по карте и задумался.
— Если мы здесь потопим судно, нам все равно придется в лодках итти на Барклай-де-Толли.
Капитан отдал распоряжения, и еще раз «Пиренеи» устремилась в новый рейс по негостеприимному морю.
Течение усилилось, ветер утих, и «Пиренеи» отнесло к западу. Вахтенный увидел Барклай-де-Толли на востоке, еле заметный с верхушки мачты, и напрасно в продолжение целых часов «Пиренеи» лавировала, стараясь приблизиться к нему. Кокосовые пальмы, как мираж, виднелись на горизонте, заметные только с верхушки мачты. От палубы они были скрыты выпуклостью земного шара.
Снова капитан посоветовался с Мак-Кеем и с картой. Макемо лежал на 75 миль к юго-западу. Его лагуна была длиною в 30 миль, и вход в нее превосходный. Когда капитан Давеппорт отдал приказания, команда отказалась повиноваться. Они объявили, что с них довольно этого адского огня под ногами. Земля была здесь. Что же из того, что шкуна не может добраться до нее? Они могут доехать в лодках. Пускай она горит. Их жизнь для них что-нибудь да значит. Они верно служили судну, а теперь намерены служить себе.
Они бросились к лодкам, столкнув с дороги второго и третьего штурманов, стали отвязывать лодки и приготовлялись спустить их. Капитан и старший штурман двинулись на ют с револьверами в руках, когда Мак-Кой, взобравшийся на крышу каюты, начал говорить.
Он заговорил с матросами, и при первом звуке его голубиного, воркующего голоса они остановились, чтобы послушать. Его мягкий голос и простота мысли неслись к ним волшебным потоком, успокаивая их против воли. Не было больше ни бедствий, ни опасностей, ни досады во всем мире. Все было, как должно было быть, и само собою разумелось, что они должны повернуть спину земле и снова пуститься в море с адским огнем под ногами.
Мак-Кой говорил просто; но дело было не в том, что он говорил. Личность его говорила гораздо красноречивее, гораздо сильнее его слов. Это было действие души, сокровенно-вкрадчивое и неизмеримо-глубокое таинственное влияние духа, пленительное, ласково-смиренное и страшно могучее. Оно озарило мрачные бездны их душ; в этом была власть чистоты и кротости, несравненно сильнейшая, чем та, которая заключалась в блестящих, извергающих смерть револьверах офицеров.
Матросы стали колебаться, и те, которые отвязали шлюпки, снова укрепили их. Сначала один, за ним другой, и мало-по-малу и все смущенно отошли в сторону.
Лицо Мак-Коя сияло детской радостью, когда он сошел с крыши каюты,
— Вы загипнотизировали их,— насмешливо и тихо сказал ему мистер Кониг.
— Это хорошие ребята, — был ответ.— У них хорошие сердца. Им пришлось переносить трудное время; они тяжело работали и будут так же работать до конца.
У мистера Конига не было времени ответить. Он громким голосом отдал приказания, матросы бросились исполнять их, и «Пиренеи» медленно поворачивалась от ветра, пока ее нос не стал по направлению к Макемо.
Ветер был очень легкий и после заката почти прекратился. Было нестерпимо жарко, и на носу и на корме люди напрасно старались заснуть. Палуба была слишком горяча, чтобы на ней можно было лежать, а ядовитые газы, приникавшие сквозь пазы, как злые духи, ползали по кораблю, забираясь в ноздри и гортани неосторожных и вызывая припадки чиханья и кашля. Звезды лениво блестели на темном своде над головами; и полная луна, поднимавшаяся на востоке, проливала свой свет на мириады клубов, струек и облачков дыма, которые вились и переплетались и кружились по палубе, над бортами, и поднимались на мачты и ванты.