Ксюша подошла к Рите и, обняв её, проговорила так как обычно говорит бабушка: «сиротиночка ты моя сиротиночка! Горе ты моё горькое!»
Мама у Ксюши, умерла полгода назад. После родов, она долго болела, часто лежала в постеле и лёжа кормила Риту. Ксюша тоже любила лежать вместе с ними и слушать всякие истории, которые рассказывала мама. Она была очень добрая и ласковая. Ксюша и сейчас помнит её руки и глаза. Вот и теперь, когда Ксюша засыпает, то чувствует, как эти руки гладят её по голове. Этого прикосновения она ни с чем не спутает и потому ей больше всего нравилось засыпать… в это время приходит мама. Ксюша это чувствует, хотя этого и не видит. Но, она видит её, когда мама сидит у окна и что-то шьёт, но почему-то никогда не произносит ни одного слова. Ксюша наблюдает за ней из-под одеяла и молчит. Однажды она громко позвала её «Мама! Мама!» И это, как она поняла, маме не понравилось, она повернула к дочери лицо, приложила палец к губам так, как когда просят молчать, взяла со стола Ксюшино платье, и, покачав укоризненно головой, вышла в другую комнату.
В это время вошла в комнату бабушка с Ксюшиным платьем. Она повесила его на спинку стула.
– Баб, а ты не видела маму?– спросила внучка.
– Нет, не видела,– проговорила бабушка,– сегодня мне ни один сон не приснился.
– А ты разве сейчас с ней не встретилась, когда шла сюда?
– Нет, лапочка моя, не встретилась,– и бабушка испуганно приложила ладонь ко лбу внучки.
– А где ты взяла моё платье?– допытывалась девочка.
– Где ты его положила, там я его и взяла.
– А где, где?– уточняла Ксюша.– Но Елизавета Терентьевна посчитав, что внучка озорничает, не ответила и ушла на кухню.
«Странно,– подумала Ксюша,– бабушка её не видела, а ведь они должны были с ней обязательно столкнуться в прихожей. И потом, почему мама не разрешила звать её? Это было загадочно. Почему мама таинственным образом приходит в детскую, что-то делает с её платьем и при этом её в доме никто не видит, потом – это был не первый приход матери. Она приходила и раньше, поправляла одеяльце на сестрёнке и уходила, только тогда Ксюша думала, что это ей всё снится. И она иногда рассказывала бабушке про эти появления, но как про сон. А теперь, оказывается, что это не сон. И мама совсем живая… да-да… живая, только не живёт вместе с ними, а приходит, и у неё светлое и спокойное лицо и ничего не болит. Она ей сама однажды сказала: «У меня, дочка, ничего не болит, я здорова, только я не могу быть с вами».
В понедельник бабушку увезла скорая помощь, у неё сердце. Ночью с ними ночевала соседка, подруга бабушки, утром она разговаривала с кем-то по телефону и долго плакала. С кем она говорила по телефону? – Ксюша не знала. А через некоторое время пришёл отец. Он вполголоса разговаривал с соседкой, говорили о похоронах и поминках.
В комнатах, после смерти бабушки, повисла тягостная тишина. Даже Рита и то присмирела и потихоньку играла со своим пластмассовым попугаем. Соседка от них почти не уходила, она хлопотала на кухне, часто всхлипывала и говорила вслух: «Что же это такое, совсем осиротели, вот и Лизоньку Бог забрал. Думали, что она ещё поцыкает. Кому нужны чужие дети!?»– из кухни слышались вздохи и бряканье посудой. Когда соседка чем-нибудь была недовольна или расстроена, она всегда брякала посудой. К вечеру приехал отец. Он сказал соседке, что квартира продана и они переезжают.
Начали упаковывать вещи. Их упаковывали целый вечер, а утром к Ксюше пришла мама, пришла в последний раз. Больше она её, кроме как во сне не видела. Мама села рядом с девочками на софе и долго смотрела на них любящими и задумчивыми глазами. Рита проснулась и тоже уставилась на маму. Мама погладила её по головке и обращаясь к Ксюше сказала: «Будешь приходить ко мне на могилку, ладно». Ксюша ничего не успела ответить, как образ матери стал светлеть, светлеть, пока не разошёлся в воздухе как дым от папиной сигареты и его не стало.
Квартира, в которую они переехали, была больше той, в которой они жили с бабушкой, и эта квартира была в новостройке, на самом краю города. Рядом строились ещё дома, фыркали самосвалы, отвозя грунт и привозя кирпич, скрипели, поворачиваясь, башенные краны, светились огоньки сварки. Ксюша подолгу наблюдает с девятого этажа за строителями. Папа ходит и радуется тому, как он удачно продал две квартиры и приобрёл вот эту. Ксюша его радости не разделяет. Ей вообще не нравится и этот дом, и это место, и визгливый лифт за стеной. Ей не нравятся эти дурацкие обои, дурацкая люстра и вообще ей хочется домой.
Рита домой не хочет, она весело играет в новой детской и ей всё нравится. «Глупышка,– подумала Ксюша и улыбнулась ей, как могла,– ты радуешься потому, что ещё совсем ничего не понимаешь. Не понимаешь, что мы больше не увидим бабушку и не услышим звякающей посуды рассерженной соседки. Мы много чего не увидим из прошлой жизни. И ещё, она – Ксюша не увидит мамы, потому, что она сюда просто не придёт. Ведь она же сказала – «Приходите ко мне на кладбище». А где это кладбище? Ксюша не знала. Может быть, надо ехать за три–девять земель, как в сказке. Спросить отца, она не решалась, а кроме него Ксюша никого не знала.