– Всё так,– подтвердил я, вспоминая поминки с этим же злополучным стаканом самогона.
– Дело дошло до того,– продолжил он,– что забыли каким концом и куда в могилу гроб ставить. И это ни с кем-нибудь происходило, а со мной. Собственного отца привезли на кладбище. В деревне уж ни одного дома, а кладбище стоит. Так отец пожелал, чтобы его на этом кладбище похоронили. Привезли, гроб стоит, а те, кто пришёл проводить в последний путь, спорят: «куда должен покойный головой лежать, на запад или восток». В космос летали, а хоронить разучились. Вот, до какого оскудения дошли.
А как же не дойти. Я в педагогическом институте учился. «Диамат» и «Истмат» изучал. Правда, мы студенты, к ним относились так себе, с прохладцей, особенно в эту догму не верили, а отвечать, как положено, отвечали. Куда денешься. Другого же ничего не было. Как будто стране не тысяча лет, а всё, нет ничего.
Помню, в то время книжка одна появилась, по критике религиозных догм христианства. Преподаватель целый урок этой книге посвятил. Из всего курса нашёлся я один, который возьми и скажи, «как можно критиковать то, чего мы в глаза не видели и ничего не читали». Меня поддержали сокурсники. Сказал я это не потому, что отстаивал идеи православия, а оттого, что мне показалось несправедливым, критиковать то, чего мы не читали и о чём знаем только по разного рода, агиткам.
Шуму моё выступление тогда наделало много. – Рассказчик весело засмеялся. – На комсомольское собрание выносить не стали, видно побоялись огласки, а вот партбюро заседало. Со мной парторг беседовал. А как увидели, что это во мне не от веры идёт, а от чувства справедливости, так и успокоились. Дело свернули.
Они дело свернули, а в моей голове всё это осталось. И очень мне после заседания захотелось Евангелие прочитать. «Что это за книга, думаю, раз такая на неё реакция?»
Пошёл я в библиотеку, но не в ту, куда всегда ходил, а в другую, где меня не знали, поосторожничал, спросил у библиотекарши про Евангелие. В библиотеке как раз народа совсем мало было. Спросил и смотрю на реакцию. Библиотекарша засмущалась, а потом объяснила мне вполголоса, что книга эта в закрытом фонде.
Понял я, что мне не видать этой книги как своих ушей. После решил сходить в церковь и там спросить. Было это под церковный праздник. Прихожу, а там кордон милицейский, бабушек пропускают, а молодёжь нет.
«Вот тебе бабушка и Юрьев день» – думаю, и до времени оставил эту затею с Евангелием. Вскоре институт закончил, диплом получил, женился, дети пошли, как- то не до Евангелия стало. О нём и не вспоминал. Работал в редакции многотиражки. Человек я в литературном плане был способный, но беспартийный. И понимал, что мне выше корреспондента по служебной лестнице не подняться. Орган был, конечно, партийный. Вот я и решил в партию из этих соображений вступить. Происхождение имел рабоче-крестьянское, связей порочащих не было, приняли быстро.
– Стало быть, вы потрудились на ниве партийной пропаганды и агитации? – вставил я.
– Да уж пришлось хлебнуть и этого,– согласился он. «Павел не был бы Павлом, если бы не был Савлом», так ведь говорят. В общем, откровенно партийные статьи я не писал, это был не мой конёк, передовицами у нас занимался сам редактор. Я всё больше очерки писал, фельетоны и что-нибудь по технической части. Правда, были у нас тогда в ходу клише типа «Советский народ, идя навстречу коммунизму, встал на трудовую вахту в честь праздника Великой Октябрьской Социалистической революции…» и так далее. Этими клише, мы строчки нагоняли, чтоб план выполнить. Но серьёзно к этому не относились.
– А что и у вас был план?
– План тогда был у всех,– сказал сосед и, помолчав, продолжил рассказ дальше.
– Я ведь не только статейками в газете в то время занимался. Были у меня в деревне родственники. Я к ним ездил: помогал косить сено или ещё что делать. Я ж деревенский. Видел, как живут, как основная часть мужиков пьёт беспробудно. О вере в Бога и о церкви среди земляков никто не говорил. Можно было уже кордоны перед храмами не ставить, народ туда уже не рвался, даже из любопытства. Время, агитация, школа, запреты сделали своё чёрное дело.
Потом я перешёл в организацию покрупнее, нежели многотиражка, и стал заведовать сельскохозяйственным отделом. Видеть стал пошире и знать побольше. Зарплата, естественно, увеличилась. В семье тоже всё было в порядке. Правда, женился я поздно, в тридцать с лишним лет. Жена попалась скромная, трудолюбивая и мать хорошая. Народилось двое сыновей. Константин и Антон. Сыновья росли умненькими, старательными и очень тихими. Нам соседи говорили, что вы живёте так, как будто у вас и детей нет. Жили мы в то время в пятиэтажке, в «хрущёвке», всё на виду. Если куда надо сходить, там купить, чего, где что выбросили, жена сунет ребят соседке и уйдёт, а они до её возвращения рта не откроют, играют себе тихонечко в уголке. Никогда не дрались, не спорили.