– А хрен редьки не слаще,– говорит он.– Ты вот меня старого послушай. Да тебе и любой здесь скажет. Брось ты этих всяких магов.
Йогов,– поправляю.
– Не сбивай ты меня с толку. Послушал я тебя – и будя. Свою веру похерили, а чужой не надышишься. Вон по улице Савося- парторг бежит, видишь?– он кивнул на окно.
– Вижу, – говорю.
– Так, он тоже, свою веру насаждал, теперь поутих, ослаб. На его место в душу другие рвутся. А теперь ступай. Рассказываешь ты складно, да ну и ладно. Филимоновна! – кричит, – проводи гостя, а то штанов не будет, одна кундалини останется. Наш кобель в философии не силён, сам знаешь,– а сам в усах улыбку прячет и на здоровенную псину у конуры кивает.
– Больно меня этот разговор тогда по самолюбию резанул. Успокоиться никак не мог. За гуру было обидно, ругал я непросвещённость в глубинке, затюканность и малограмотность.
– И что? Никаких сомнений в вашу душу не закрадывалось в связи с этим вероучением? – спросил я,– вы вот не очень верили в происхождение человека от обезьяны! А тут как?
– Точно, и тут это же было. Никак не мог я принять их учения о реинкорнации, то есть о переселении душ. Ну, помните ещё у Высоцкого–
« …красивую религию придумали индусы.»
– А как же помню, помню, про этот самый баобаб.
– Да-да, про него самого. Так вот не укладывалось у меня в голове, что в дереве и в лопухе может находиться человеческая душа, как в ссылке, на исправлении. Ну, не мог ничего с собой поделать, да и только.
Уехал я тогда из деревни с тяжёлым сердцем. И как тому и быть, на следующий день иду по проспекту, а там, на лотке, очередную книгу очередного гуру продают. Встал я в очередь, стою. Передо мной парень стоит, видно из студентов-старшекурсников. За мной уже хвост образовался. Стою, жду. В это время подходит к парню, что впереди меня, друг и говорит:
«Что, деньги лишние? Решил собственным червонцем поддержать индийский монастырь?»
«Брось ёрничать,– тот в ответ,– на тебя книгу взять?»
«Я, дружище, это уже не читаю, есть вещи куда глубже»,– говорит он, улыбаясь. А улыбка такая, очень добрая, располагающая. И взгляд открытый.
«Где ж ты глубину нашёл?»– спрашивает тот, что в очереди.
«Окунись в христианство, увидишь»,– а сам его тихохонько дёрг за рукав, тот, что передо мной, от прилавка и отошёл. Моя очередь брать, я в раздумье, замешкался, сзади напирают, продавец торопит. В общем, я тоже от прилавка отступил. Сзади интеллигент нервный, шипит:
«Ходят тут, не знают, чего им надо?» – А я думаю: «Что, это я, ядрёна вошь, в то, во что крещён, того не знаю, а за заморским гоняюсь?» Тут я и отца, и деда Матвея вспомнил. Хоть их ум и был сильно повреждён партагитацией, но не настолько, чтобы чужое, поперёд своего ставить, когда ленинское дало дуба.
Пошёл я искать книгу по христианству. Как сейчас помню, зашли мы с товарищем в газетный магазинчик, спросил я православную литературу. Продавщица показывает две книги и спрашивает: «Вам какую?»
– А мне,– говорю, всё равно, дайте вон ту светленькую,– на моё счастье это было произведение Феофана Затворника.
– И что же, с этой минуты вы стали православным?– спросил я Иван Петровича.
– Да нет, не сразу. Хотя проехала эта книга по моим мозгам здорово. Она, можно сказать, мне в другой мир глаза открыла. Она открыла, а враг рода человеческого сразу не допустил. Это, можно сказать, было только начало.
– Что же ещё – то могло быть?– спросил я с запальчивостью.
– А куда ты секты христианские денешь, чародейство? Они, таких как я, первыми у христианских ворот поджидают… Видно, это был Божий промысел, иначе бы меня не шарахало. А доморощенные экстрасенсы, густо замешанные на христианской догматике, куда ты это всё денешь? Нет, видно надо было мне и этого всего хлебнуть, по самое не хочу. Ладно, про это расскажу чуть попозже. Сейчас остановка будет, немного разомнёмся. Туалет там и всё такое.
И верно, не прошло и двух- трёх минут, как автобус, свернув с дороги, переваливаясь с боку на бок на неровностях, остановился у одноэтажной постройки, около которой усатый дородный грузин жарил шашлык, ловко поворачивая над огнём шампуры с дымящимся мясом. Рядом были свалены дрова, в сторонке под старым Мазом лежал на фуфайке шофёр… кто-то громко говорил, по другую сторону автобуса, по сотовому телефону.
Место, по правде сказать, было унылое. Сонные автомобили, как запоздавшие с ночлегом ночные птицы, торопливо пролетали по шоссе, шарахаясь от осевой к обочине при встречном автомобиле. Сидящие высоко на деревьях грачи, раскачивались на тонких ветках и то и дело перелетали с дерево на дерево.
«Глупые птицы,– думал я,– зачем вы здесь сидите,– ведь сто километров южнее уже весна и ваши собратья там уже важно ковыряются носами в земле». Но грачам было не до моих размышлений. Их не мучили философские вопросы и религиозные тоже. Инстинкт им указывал верную дорогу, состоящую из нескольких тысяч километров пути, и они не могли сбиться и свернуть в сторону. Но, это птицы, у них всё иначе.