Линнет Кел еще немного постоял, играя желваками на щеках, затем развернулся и грозно зашагал прочь.
- Говорю же, псина бешеная, - прошептал Онсин, когда тот отошёл достаточно далеко. – Ладно хоть снова кулаками не размахивал.
Ширай заметила в траве лягушку. Поймала её и с невинным видом протянула Онсину.
- Ты многа боль, часто кровь. На большой защита.
Онсин недоуменно уклонился от чуть ли не пихаемого ему в лицо земноводного.
- Чего ты мне даешь? Убери эту дрянь!
- Глупое Онсин-куз! – Ширай изобразила недовольство, даже ногой топнула. – Ширай о тебе забота, а ты не брать! Хеленге зук буржа! Биреченгэк тузук! Онсин-куз брать жаб, не то много боль, опять много кровь. Жаб могуч. Он защита.
Эх, услышь мать Ширай, что её дочь говорит «зук буржа», немедленно влила бы ей в рот кружку горького, как хордимская жизнь, травяного отвара, столь действенного при отучении детей от брани.
- Ты понимаешь, что она говорит? – Онсин беспомощно обернулся к Ирви Хансину.
- Мне кажется, она пытается сказать, что тебя постоянно бьют потому, что у тебя лягушки нет, - предположил тот. – Видимо, это какая-то примета её народа.
- Ирвиханси-куз умное, - «похвалила» Ширай. – Онсин-куз глупое. Нет жаб - есть боль. Есть жаб – нет боль. На жаб. На, - она всё-таки заставила Онсина взять испуганно замершую лягушку. – Вот.
- И что мне с этим делать? – тот растерянно смотрел на холодное зеленое тельце у себя в руке.
- Вырасти боевую жабу, - посоветовал Ирви Хансин, зевая. – Чтоб было кому постоять за тебя в драке.
- Смешно, смешно. Кстати, ты ж, вроде, говорил, что всем нравишься. Что ж тогда до сих пор ночлег нам не выпросил, раз популярный такой?
- О, если ты не заметил, я за всё это время ни слова не сказал людям, в чьи двери вы скреблись. Потому что моей просьбе они-то точно бы не отказали, а я не хочу жить в вонючей избе. Не привык я к таким условиям.
- Вот это самомнение! – загоготал самопровозглашенный возлюбленный богини. – Ты что же, на улице спать собрался?
- Я просто жду, когда нам попадется дом побогаче. Должен же тут быть какой-нибудь лорд или хотя бы староста.
- Эй, тётка тощая, - крикнул Онсин наблюдавшей за ними из окна женщине. – У вас тут дворцы имеются?
Лягушка выпрыгнула из его руки и шлёпнулась обратно в траву. Онсин с облегчением вытер ладонь об одежду.
Женщина в окне смерила его презрительным взглядом, но всё же ответила:
- Только усадьба заброшенная, слюнтяй ты кривомордый.
- Эй, ты чего обзываешься-то?! – искренне возмутился Онсин.
Ширай снова поймала лягушку и с улыбкой «можешь не благодарить», вложила её ему в руку.
- Пора-адуйте же, дру-уги! Пора-адуйте, родны-ые! – распевая во всё горло, подошёл Сет Ромли. – Скажите, что уда-ача вновь улыбнулась нам.
- Нет.
Они всё-таки выяснили, где находилась заброшенная усадьба. И даже отправились её смотреть.
Старое полуразрушенное здание скрывалось в лесу, почти в нем растворившись. Деревья проросли его насквозь – их кроны торчали из провалов в крыше, из окон верхнего этажа. Густой мох зеленой шубой укрывал валявшиеся на земле камни, полз по гнилым стенам. Похоже, усадьбу покинули не одно десятилетие назад.
- Так, я передумал. Изба – это не так уж и плохо, - заявил Ирви Хансин, демонстративно разворачиваясь и собираясь уйти.
Линнет Кел схватил его за шиворот и молча потащил к зданию.
- Пусти! – сопротивлялся Ирви Хансин. – Думаешь, раз тебя никто приютить не согласится, то и остальные должны мучиться?
- Что-то мне подсказывает, что внутри не крыс надо опасаться, а медведей, - хохотнул Сет Ромли, перешагивая через поваленное и уже почти сгнившее дерево.
Ширай обратила внимание, что Орна Лэнси, обычно спокойная и абсолютно невозмутимая, смотрела на дом с опаской и не торопилась к нему подходить.
- Шевелись, толстуха, - подтолкнул её в спину Онсин. – А то пустишь тут корни, как мы тебя выкорчевывать будем?
Хохоча над своей шуткой, он тоже направился к усадьбе. Ширай заметила, что он снова куда-то дел лягушку, но решила пока ничего не говорить.
Внутри дом выглядел даже хуже, чем снаружи. За то время, что он стоял покинутый, отсюда успели вынести всё, что смогли, а что не смогли - сломали. Усадьба напоминала полуразложившийся труп – кости и немного не успевшего догнить мяса. Перекрытия между первым и вторым этажом осыпались, так что снизу можно было любоваться кое-где уцелевшими стропилами. Полы тоже сохранились не везде. Они скрипели и трещали под ногами, как лёд на ручье весной. Повсюду лежала грязь: крошево старой штукатурки, обломки досок, слипшаяся палая листва, птичий и мышиный помет. Пахло… Пахло.