Чанге уже ждал на улице. Как и всегда. Большой и угрюмый, он стоял в темноте, привалившись спиной к стене дома. Мощные руки скрещены на груди, голова опущена. Днём Чанге работал грузчиком в порту, а вечерами вышибалой в самом злачном из трактиров округи. По его могучей фигуре об этом можно было догадаться.
Услышав скрип открываемой двери, он немедленно поднял взгляд. Тусклый свет лампы отразился в его зеленых как у всех энчи глазах, а потом исчез, когда Ширай задула фитиль. Она на ощупь заперла дверь, накинула на голову капюшон и в сопровождении Чанге ступила в ночь.
Тесные проулки, которыми они шли, пронзительно воняли мочой и дешевым пойлом. Под ногами хлюпала грязь. Вдоль старых покосившихся домов лежали скрюченные человеческие тела. Слышался писк разбегавшихся крыс, чьё-то неразборчивое пьяное пение, далёкая ругань и надрывный женский плач. Ямские трущобы - именно это место стало новым домом для энчи. Домом, где они не жили, а выживали.
Стараясь не наступить на что-нибудь особенно неприятное, Ширай брела по Скорнячной улице. Ночь выдалась светлой, так что она не боялась во что-то врезаться или пропустить нужное здание. Чанге шел на шаг позади неё, готовый сломать челюсть любому, кто посмеет не то что пальцем её тронуть – неуважительно посмотреть.
Самая большая опасность, подстерегавшая ночью в родной долине, – встреча со сбежавшим из загона сердитым бараном. В Хордиме же, выходя из дома после заката, Ширай рисковала встретить утро под пирсом, обесчещенной, ограбленной и убитой. Еще пару лет назад к ней регулярно привязывались на улице, однако слухи о ярости, с которой Чанге колошматил её обидчиков, быстро разлетелись по округе. Теперь обитатели трущоб по большей части старались избегать невысокую девушку в глубоком капюшоне и её грозного защитника, порой разгуливающих ночами по району.
Ширай остановилась у нужного дома и легонько постучалась.
- Ойсинари, - почтительно поклонилась ей женщина, открывшая дверь.
Ширай молча зашла внутрь.
Комната, еще более убогая, чем её собственная, была заполнена другими энчи. Судя по множеству расстеленных на полу матрасов, все они тут и жили. Худые и изможденные люди смотрели на Ширай потухшими глазами. В желтом свете пары масляных ламп черты их лиц казались грубее и острее обычного, взгляды болезненней. Ширай откинула на плечи капюшон, демонстрируя свои частично набитые, частично нарисованные узоры. «Ойсинари», - прошелестел нестройный хор полутора десятка голосов. Уважительно склонились головы.
Из находившихся в комнате женщин ни у одной не было более двух элементов ричкере – лицевой татуировки энчи. Если первый её элемент получали все девочки племени, то дальше ойсинари уже решала, кому стоит набить следующие, а с кого хватит. С каждой новой частью ричкере девушка допускалась к всё более сокровенным тайнам народа, всё более важным мифам. Полную же «маску» могла носить лишь сама ойсинари.
У Ширай было только четыре элемента из шести: её предшественница умерла, не успев закончить татуировку. Все носительницы пяти частей, имевшие право заменить её в этом деле, погибли еще раньше.
Люди расступились, освобождая центр комнаты. Не двинулся с места лишь худощавый мужчина средних лет. Улыбнувшись, он церемониально соединил перед собой руки, низко поклонился и в полной тишине торжественно произнёс:
- Энчи просит отпустить его в Сад Тишины.
Ширай в точности повторила жест и уже привычно проговорила:
- Ойсинари откроет путь.
После этого люди по очереди подходили к мужчине, обнимали его или хлопали по плечу, что-то говорили сквозь слёзы. Ширай терпеливо ждала. Она знала этого человека, как, впрочем, и всех энчи. Несколько лун назад болезнь привела на порог смерти его жену и сына. Ширай совсем не удивилась, когда её позвали к нему самому.
Закончив с прощаниями, мужчина улёгся на матрас посреди комнаты и глубоко вздохнул. Чанге опустился рядом с ним на колени и, зафиксировав ему руки, аккуратно придавил локтем к постели. Обычно в таких мерах предосторожности не было нужды, однако иногда люди начинали отбиваться, рискуя ударить ойсинари. Кто-то передал Ширай тяжелую чуть влажную подушку.
Присев на край матраса, она бережно положила её мужчине на лицо и крепко прижала.
Традиции предписывали ойсинари душить умирающих специальным шнуром, однако здесь это могло поставить её в опасное положение. Прибыв в Хордим, энчи с удивлением узнали, что местные жители крайне болезненно реагируют на любые убийства. Тела со слишком явными признаками насильственной смерти рисковали привлечь ненужный интерес стражи.