-...Зря вы так, - Пушкин взял с розетки-подсвечника серебряный гасильник и вручил Басаргину. - Приложите, рассосётся...
Басаргин прижал гасильник к заплывающему глазу.
-Я убью вашего слугу.
-Тогда я убью вас, - сообщил Пушкин. - Вы, при посредничестве Никиты, нанесёте оскорбление мне, ergo я буду с вами стреляться.
-Эвон как, - гордо сказал Никита, и тут же заткнулся, поймав взгляд Александра. - Виноват-с, - пробубнил он. - Я, ваше благородие, токмо имушчество барина защищал-с, а перед вами глубоко виноват-с.
Юшневский посмотрел на Никиту, изо всех сил изображающего раскаяние, на окривевшего Басаргина, усмехнулся и обратился к Пушкину неожиданно потеплевшим тоном:
-Ну теперь-то позвольте осмотреть ваши вещи, господин Француз. На меня, надеюсь, ваш кутильер не бросится?
-Попробуйте, - пожал плечами Пушкин. - Я не ручаюсь.
-Больше ничего, - Басаргин, одной рукою продолжавший держать у глаза гасильник, другой протянул Юшневскому стопку бумаг.
Рассевшиеся кругом Киселёв, Василий Львович, Волконский и Краснокутский с любопытством смотрели мимо Басаргина - на распотрошённый чемодан.
Перед чемоданом лежали, разложенные рядами, как тела павших в бою:
одиннадцать рубашек;
серый фрак;
чёрный фрак;
тёмно-зелёный фрак;
кирпич высотой в полную пядь, состоящий из носовых платков, сложенных один на другой;
гора носков;
Муська, привлечённая их теплом;
два тёмно-серых жилета;
бархатный жилет глубокого цвета бордо;
жилет радужной расцветки;
ветхий сюртук;
стопка книг;
походный чернильный прибор;
двенадцать галстуков всевозможных цветов;
набор для ухода за ногтями и кожей;
трубка в футляре, обшитом снаружи замшей и внутри - красным бархатом;
бальные туфли;
сапоги;
прозрачные лосины;
непрозрачные лосины;
шестнадцать пар перчаток;
три футляра с цилиндрами;
боливар;
французское мыло;
пистолет Ле Пажа;
пороховница, шомпол, клещи для литья пуль, свинцовый брусок и кремень;
'маленький дамский вестник' (обронённый Марией не то в Тамани, не то в Кефе, в общем - романтическая вещь);
клетчатые брюки;
полосатые брюки;
серые брюки;
чернично-синие брюки;
и гора остальных вещей, не уместившихся на полу и сваленных у ног Никиты, бесстрастно глядящего на привычный гардероб своего сюзерена.
-Н-да, - Юшневский, надев пенсне, погрузился в изучение найденных Басаргиным бумаг. - Оказывать содействие... за подписью Нессельроде. А это ещё что?
-Поэма, - сказал Француз.
-Блокнота нет, - Басаргин щупал опухшую бровь.
-Его и не могло быть, - Пушкин раздражённо отодвинул вездесущую Муську, стремящуюся захватить его колени. - Всё, что было, я сжёг незадолго до отъезда из Каменки. Говорю же вам: я мечтаю видеть республику! Я хочу быть с вами, господа, и верю: вы - будущее, которое одно только и может быть у России.
'А ведь я не лгу, - понял он вдруг. - Не притворяюсь, не пытаюсь блюсти конспирацию. Агент, вступивший в тайное общество, чтобы найти Зюдена, сделался убеждённым революционером. Нессельроде разорвало бы на куски, узнай он... Но странно, ведь сейчас я думаю об этих людях, как о находящихся где-то по ту сторону, не до конца близких мне. Ужели я так легко теряю увлечение, стоит возникнуть первому противоречию между нами?'
Пушкин вдохнул и собрался продолжить о том, как он любит конституцию, но Киселёв, хлопнув по коленям, поднялся со словами:
-Вот, господа, и вся молодёжь.
-Соглашусь, - кивнул Василий Львович. - Пушкин, вы та ещё зараза, но я лично вам верю, ну.
Басаргин с Краснокутским одновременно отвернулись и сдавленно захрюкали.
-Не смешно, - укоризненно сказал Волконский. - Алексей Петрович, пожалуйста...
Юшневский наклонился к Александру и шепнул:
-Киселёв не посвящён в наши дела. Не был, до вашей речи. Но я начинаю верить, что вы не шпион. Господа, - продолжил он уже в голос, - С вашего позволения. Василий, Сергей, отойдёмте обсудить. Пушкин, подождите нас в курильне.
Начальник штаба иронически глядел на Волконского. У него был с Волконским давний спор о гипотетической возможности военного переворота. Сергей Григорьевич, не признаваясь в существовании тогда ещё 'Союза Благоденствия', всячески пытался склонить Киселёва к необходимости создания подобного клуба. Киселёв на это отвечал: 'Пусть там будете вы и ваши разумные друзья, но скоро набегут молодые либералы и не оставят ничего от вашей тайны'.
С Пушкиным Киселёв познакомился когда-то в Петербурге, у Карамзиных, и быстро отнёс Александра к разряду таких вот молодых либералов, что на языке мудрого и осторожного Киселёва означало попросту 'болтун'. Пушкин же поставил Павлу Дмитриевичу Киселёву ещё менее приятный диагноз: 'придворный'. Это, впрочем, не мешало им оставаться в хороших отношениях.
Чувствуя себя частью бездарно поставленного водевиля, Пушкин сгрёб в охапку Муську и удалился.
Через пятнадцать минут вернулся Юшневский.
-Кем бы вы ни были, - Алексей Петрович вновь прошёлся по углам, зажигая успевшие погаснуть лампадки, - при вас нет ничего, за что бы можно было зацепиться. Включая рассудительность.
-А как вы объясняли обыск Киселёву? Je me demandais juste...
-Я же сотрудник Коллегии. Объяснил, что вы прячете документы государственной важности. Киселёв, кстати, вас любит и мне не поверил. А мы, наконец, решили, как с вами поступить.
-Весь внимание.
-Вам хотели поручить слежку за Инзовым, - (Что ж всем так нужен бедный Инзов?) - Не скрою, как человек, близкий к нему, вы были бы нам полезны, - Юшневский снял пенсне и опустил веки. Когда Александр, решив, что генерал уснул, приготовился кинуть в него Муську, Юшневский выпрямился на стуле и открыл глаза. - Вы убьёте Инзова.
-Лучше казните меня здесь, генерал. Я не стану убивать никого, пока не получу доказательств, что это необходимо.
-Вы получите моё слово. И ничего более. Если вы верите в Южное общество и республику, то вам не нужно доказывать, что мы не станем лишать жизни случайных невинных людей. Инзов представляет организацию, о коей я вам говорить не буду, но верьте мне, Француз, - если восстание пройдёт успешно, царь будет убит, дворец захвачен, но Инзов останется жив - всё, что мы сделали, пропадёт напрасно.
...На третий день тучи разошлись, и над городом развернулась бездонная, торжественная синева. Глядя в неё такими же синими глазами, полулёжа в санях, Пушкин выехал из Тульчина в Каменку с выражением бездумной радости на лице - будто не было ни Зюдена, ни революционного заговора, ни приказа убить Инзова, ни тягучей, тоскливой песни Никиты:
-Ты детинушка-сироти-инушка, бесприютная ты голо-овушка-а... Без отца ты взрос ты, без матери-и, на чужой, дальней на сторонушке...