Аня вскочила, быстро, но осторожно открыла окно домика, и через него вынула куклу Кати.
- Да ты моя маленькая! – бормотала при этом Аня, сама едва не плача от нахлынувших чувств. – Сейчас, сейчас мамочка тебя приласкает! Мамочка тебя утешит. Ты не одна, моя маленькая, не одна!.. Мамочка рядом… Давай-ка снимем платьице, оденем рубашечку… Ах, у тебя же нет никакой рубашечки… Мы ее для тебя сшить не догадались!.. Ну и ладно. Не надо нам никаких рубашечек!.. Зачем они нам?.. Мы с тобой обе будем голенькими!..
Аня вдруг хихикнула, сама не понимая от чего, и опять нырнула под одеяло, осторожно держа Катю в руках.
Улегшись на левый бок, Аня, повинуясь еще одному удивительному порыву, приложила губки маленькой Кати к своему еще совсем неразвитому соску и зашептала:
- Вот так гораздо лучше!.. Правда, маленькая?.. Мамочка тебя приласкает! Мамочка даст тебе грудь, и все будет просто прекрасно!.. Не надо плакать, не надо!..
И в тот же миг Аня почувствовала, как далекая Катя глубоко вздыхает, как всласть выплакавшееся дитя.
И, почмокав губами, засыпает…
Дрожь пробежала по всему Аниному телу, а сердце ударило в ее груди гулко и восторженно.
Катя услышала ее!
Она больше не плакала!..
Она чувствовала ее, понимала, принимала ее заботу и ласку!..
Ане стало необыкновенно тепло и покойно на душе. Впервые после длительного перерыва она опять ощутила свое единство с Катей. Вот именно!.. Единство!.. Вот что у них всегда было! Когда они с Катей вместе, они – единое целое!.. Ах, как же это хорошо! Как замечательно!..
Бережно прижимая Катю к своему еще очень небольшому холмику с едва развитым соском, Аня вдруг тоже заплакала, но не от печали, нет, а от радости, от понимания того, что время и расстояние ничего не могут поделать с ними.
Они с Катей вместе.
Они были вместе, они сейчас вместе и всегда будут вместе!..
Будут вместе, обязательно будут!
Будут…
Будут…
4
Сознание Ирины Александровны опутывал необыкновенно вязкий сон. Что-то происходило, она сквозь сон чувствовала это, и пыталась сбросить с себя его слишком уютную, слишком нежную пелену, а сон сопротивлялся, покоряя ее не силой, а слабостью, и Ирина Александровна только понапрасну теряла силы в неравной борьбе.
«Ну что же ты делаешь со мной?..» - с упреком бормотала сну Ирина Александровна. – «Не нужно меня вот так убаюкивать! Я должна встать! Я должна все проверить! Я должна убедиться, что все в порядке!..»
«Все и так в порядке… В полном порядке… Волноваться не о чем… - будто бы шептал ей в ответ сон, не желая выпускать из-под своей мягкой власти.
«Ну как же не о чем!.. – возмущалась Ирина Александровна. – Я слышу, будто кто-то плачет! Неужели это Костя?.. Я должна пойти к нему!..»
«Не спеши… Не спеши… Не мешай им... - лепетал в ответ сон. – Не думай о слезах… Они уже высохли…»
«Им?.. Им?.. – удивлялась Ирина Александровна. – Им – это кому?.. Неужели?..»
«Тс-с!.. – отвечал ей сон. – Подожди… Ну подожди немного!..»
И вот так они спорили и спорили друг с другом, а время тянулось и тянулось.
Наконец, сон отступил. Ирина Александровна проснулась, чувствуя, что вязкая пелена исчезла без следа.
Она открыла глаза и бесшумно встала с постели, стараясь не разбудить крепко спавшего рядом Григория. В комнате уже давно царил зимний день, и, значит, сон не отпускал ее очень долго. Накинув халат, Ирина Александровна побежала в комнату Кости.
Он спал на спине, раскинув руки, и на щеках его действительно виднелись следы слез. Но при этом лицо его было таким безмятежно счастливым, каким бывает только у младенцев.
Стараясь двигаться бесшумно, Ирина Александровна присела на краешек постели, любуясь своим ребенком и едва удерживаясь от того, чтобы его не поцеловать.
И вдруг…
Однажды, уже прошедшим летом, глядя на спящую Катю, она совершенно ясно увидела перед собой Костю.
А теперь в нем произошла новая перемена.
На его возмужавшем лице отчетливо проявились нежные линии, которые раньше были видны только в лице Кати. И от этого лицо Кости стало еще выразительнее.
Ирина Александровна уже не могла сдерживаться. Потянувшись к сыну, она нежно, самыми кончиками пальцев, прикоснулась к его щеке.