Странствие
Часть 1. Полёт фантазии.
Знаете, что я люблю делать больше всего на этом свете?
Скорее всего, вы посчитаете меня странным человеком, но я чертовски люблю блудить по самым дальним закоулкам своих мыслей. Нет, я говорю не о процессе осмысления чего-либо — я говорю о нечто большем. Это отречение от действительности, это истинная свобода.
Еще в недалеком детстве люди часто мне твердили, что я люблю летать где-то там, в небесах. Это заезженное образное выражение, к которому особо любили прибегать мои учителя. А что плохого в этом? Неужели моя любовь к небу должно как-то упрекаться? Я задавался вопросом.
Так вышло, что я не горел энтузиазмом находиться в замкнутом помещении с несколькими десятками ровесников и поглощать знание системы. Учение — свет говорили мне. Возможно. Но не в таком виде, в котором его преподносили учителя.
После школы я особо сильно любил наблюдать за тем, как свободно парят по синему небу облака. Их безмятежное перемещение успокаивало меня. Время замедлялось. Одновременно в моей голове было сотней мыслей и в то же время ни одной. Я считал это истинной гармонией. Единственным желанием в эти уединенные моменты было иметь необъятные крылья, способные поднять меня в глубокую синеву и почувствовать себя свободным. Лететь по небу, чувствовать всем телом пронзающий насквозь прохладный ветерок и быть ближе к «белоснежной вате» — это блаженство, которое дано только птицам.
Порой, я настолько сильно терялся в этих мыслях, что приземленная действительность уходила на второй или третий план. Представляя, как высшие силы одаривают меня возможностью парить по небу, я был счастлив. В голове вырисовывался свой собственный мир, мало чем схожий на тот, в котором пребывало мое пока юное тело.
Фантастические сюжеты, драма, неожиданные финалы, а также любовь — всему было место в этом несуществующем мирке под названием «полет фантазии».
Часть 2. Гром среди ясного неба.
Думаю, я отличался от других детей. В те моменты, когда проходил процесс распределения на группы, отличавшиеся темпераментом, интеллектом и формой мыслей, я не мог приписать себя к определенному кругу людей. Я один и в то же время со всеми. Среди задир чувствовал себя комфортно. В обществе заурядных отличников я также не терялся. Люди тянулись ко мне, заметив, что я способен быть самим собой. И правда, неумение впитывать повадки своих знакомых, делали меня в какой-то мере уникальным. Я был написан собственной рукой.
Обучение в школе давалось с некоторыми сложностями. Не сказать, что я пытался это как-то исправить. В голове вполне хватало знаний, но не хватало цели. Зачастую я хотел ускользнуть с уроков, и порой это успешно удавалось. Некоторые учителя полностью разочаровывались во мне и позволяли не появляться на занятиях, а другие пытались это исправить разными и безуспешными методами.
После занятий, я со всех ног мчался домой, чтобы снять с себя зловещую школьную форму, встретиться с родными, а после, побежать на встречу к друзьям. Это было безмятежное и счастливое детство, которым я наслаждался и дорожил. К сожалению, к этому должен прийти свой конец.
Однажды, вернувшись домой в приподнятом настроении, я, как всегда, поприветствовал своих маму и папу. Они, в свою очередь, с доброй улыбкой встретили меня у порога. Так происходило регулярно, но в этот раз я почувствовал нечто неладное. Их улыбки были переполнены болью, а атмосфера напряженной. Я, как ребёнок с большой любовью к своей семье, пытался разрядить обстановку глупыми рассказами про школьные будни. Лишь позже осознав, что усугублял ситуацию своим присутствием, уединился в своей комнате. Я решился остаться дома. Мысли о том, что скоро произойдет нечто ужасное, не давали мне покоя.
Время тянулось, долгий час сменялся другим часом. Лишь легкое тиканье часов разбавляло тишину. Уединение часто спасало меня и выполняло роль разгрузки, но не в этот раз — оно душило, делало больно, резало и кололо. Вскоре, терпению пришёл конец. Распахнув дверь, я выбежал в коридор, а после в зал. Мой взгляд наткнулся на диван. На разных его концах сидели и о чем-то тихо спорили мои родители. В тот момент глаза матери были залиты злостью, а отец пытался сохранить спокойствие, лишь иногда отвечая на многочисленные вопросы, которые летели в его адрес безостановочно.
Все, на что я был способен — повторить попытку разрядить накалившуюся обстановку. Я лихо сел среди них, но не мог ничего сказать. Подобное чувство я испытывал выходя к доске без понимания, как ответить на вопрос учителя. Немое представление продлилось недолго — голос матери прервал тишину.