— И мне с вами. — Лович погладил её свободной ладонью по голове. — Вы к кому-то приехали, пани Зелинская? Обычно жители города не слишком хотят перебираться в сёла.
— Я бы и не перебиралась. Муж настоял. Сказал, что в стране становится неспокойно и велел ехать в Голосковичи, к родственникам жены младшего брата, то есть, к пани Ганне Ковальчик. Он сам остался в Варшаве, говорит, вот-вот призовут. — Беата нервно вздрогнула, тяжело вздохнула, видно было, что волнение её измотало. — Агнешка, да что же ты пристала к человеку?
— Всё в порядке, пани Зелинская, — мягко успокоил её Анджей и подмигнул девочке. — Вы уже разместились?
— Да, нас приняли очень тепло, — отозвалась та. — Пани Ганна послала нас к пани Юлии за молоком, сама она никак не управится. Яцек увязался с нами — отвести, они с Агнешкой заигрались, а я не знаю толком дороги.
— Я провожу вас. Пани Поплавская живёт тут совсем недалеко. — Лович улыбнулся. — Прошу, идёмте.
Глава первая
Голосковичи, гордо называемые селом, стояли на реке Стыр и принадлежали к Львовскому воеводству с тысяча девятьсот девятнадцатого года. Помнится, в двадцатом году Красная Армия несколько раз пыталась захватить его, но тщетно. Город выстоял и, согласно Рижскому мирному договору, остался за Польшей. Анджей помнил те времена: голодные, рваные, серые, точно солдаты что с одной, что с другой стороны. Страшными Анджей их никогда не называл: слово было слишком расхожее и теперь мало ценилось. Казалось, его произносят, чтобы отделаться от дальнейших расспросов. Кто-то не хотел вспоминать, кто-то не считал это нужным, а кто-то просто боялся. И Анджей был из последних. После революции, после войны он оставил Варшаву, понимая, что уже не сможет там жить, не сможет спокойно смотреть в глаза многим знакомым. Или просто будет видеть призраков на каждой улице. Сначала Лович хотел вернуться домой, в маленькую краковскую деревеньку, и быть пастырем там, но княгиня Анна Вишнивецкая его от этого отговорила. «Ты там совсем зачахнешь, я тебя знаю, — сказала она строго. — Поезжай в Львов, там и места новые, и люди, там тебе будет зачем жить». Анджей и поехал. Там он повстречал отца Блажея, постепенно укреплявшегося в одном из городских приходов, и спустя некоторое время получил указание отправиться вместе с польскими семьями в некие Голосковичи, чтобы там наставлять католическую паству. Конечно, отец Блажей надеялся, что Ловичу удастся выжить оттуда униатов, он даже упомянул это при прощании, но Анджей его слова пропустил мимо ушей: не в его правилах было проповедовать тем, кто в этом не нуждался.
Кроме всего прочего, в новом приходе у него имелось достаточно дел, которые не терпели отлагательств. Желающих поехать вместе с ним как-то и не нашлось, так, служка из бывших крестьян, которого Анджей через несколько лет с благословением отпустил обратно. Он занимался церковью, помогал пастве с её нуждами, давал советы войту и просто жил в своё удовольствие, не вмешиваясь в дела тех, кто не был ему так или иначе близок. После двух разгромных войн Анджей верил, что ничего подобного уже не повторится, и искренне надеялся, что двадцать лет покоя — это только начало чего-то нового, лучшего. Но увы, тревога, витавшая в воздухе, как оказалось, ещё с весны, давала понять, что люди не меняются, и ничто не способно их удержать от желания убивать и завоёвывать.
Но в делах и заботах такие мысли быстро исчезали. Анджей и рад был от них прятаться: так он чувствовал, что хоть над чем-то властен, так он не поддавался всеобщему волнению и страху. Он боялся, что может напугать этим паству, а это могло привести к новым бедам, чего Анджей совершенно не хотел. Он решил покуда не думать ни о чём и смиренно исполнять свой долг, просто ждать, будет что-то или нет. Беспокоиться раньше времени не стоило: это всё равно что заранее готовиться к Судному дню. Лович помнил одного русского царя, Ивана, тот, кажется, верил, что убивая и мучая, чистит землю, чтобы достойно вверить её Богу в предстоящий Армагеддон. Однако оный так и не настал, и кровь так или иначе оказалась пролита зазря. Анджей всегда вспоминал эту историю, когда начинал заранее думать о подобных вещах, и тут же оставлял это, понимая, что сейчас есть дела поважнее. И день бежал за днём, время текло быстро: Анджей и не заметил, как прошла неделя с того момента, как он получил тревожные вести. Это о многом говорило, и слова отца Блажея всё больше походили на слова старика, привычного ворчать.