— Пан Лович! — Беата прибежала к нему рано утром, растрёпанная и заплаканная. — Пан Лович, Юзефа призвали.
— Тише, тише. — Анджей вышел к ней, взял за руки. — Идёмте ко мне, пани Беата, и вы всё расскажете.
Он провёл её в свой дом, что находился при костёле, усадил в кресло, несколько минут звенел на кухне блюдцами, варил кофе.
— Спасибо. — Зелинская уже немного успокоилась, когда он вернулся в гостиную, забрала чашку. — Право, простите меня, я не должна была вот так врываться… Извините, просто я очень испугалась. А ни к кому, кроме вас, я прийти не могла.
— Всё в порядке, я понимаю, что вы и так были взволнованны происходящим, а теперь и вовсе сбиты с толку. Что произошло? — мягко спросил Анджей, устраиваясь напротив.
— Юзефа мобилизовали, как я уже сказала, — ответила Беата дрожащим голосом. — Мне… нельзя об это говорить, — шёпотом добавила она, — но скрытая мобилизация идёт уже с весны. Немалый срок, правда? Я слышала, у польского правительства были какие-то планы. Муж почти об этом не говорил, считал, что мне не нужно знать, но всё же.
— И вы надеялись, что всё это не коснётся пана Зелинского? — осторожно уточнил Анджей.
— Ну конечно же. Пан Анджей, знали бы вы, как я боюсь за него! — Беата трясущимися руками поставила чашку на столик, чтобы не уронить. — Я очень просила его подать рапорт об увольнении, говорила, чтобы он шёл преподавать или хоть к брату на фабрику. Юзек ведь право изучал, пока война не началась, а Юлиуш бы его с удовольствием взял. Ей-богу, наставил бы немного и взял! — Она всхлипнула. — Я умоляла, чтобы он держался подальше от войны, ведь во время Варшавской битвы он и так чуть не умер. Но увы…
— Пани Беата, — начал было Лович, но осёкся, видя, что та плачет, опустив голову. — Пани Беата. — Он поднялся, подошёл к ней, опустился на одно колено, заглядывая в лицо.
— Простите. Мне просто очень страшно, я совсем измучилась за последние недели. — Зелинская посмотрела на него с какой-то странной и очень слабой надеждой. — Пан Лович, что делать? — Она спрашивала почти умоляюще, она цеплялась за него, как ребёнок цепляется за мать после страшного сна.
— Я… — Анджей хотел было сказать, что надо надеяться на Божью помощь, на милосердие и на благополучный исход, но вовремя прикусил язык, понимая, что Беате такой ответ не требуется вовсе. — Я… — Он не знал, что ответить, и с ужасом понимал, что это и есть самое страшное. Ведь ксёндз — это тот, кто всегда найдёт утешение и поможет, кто успокоит мятущуюся душу. Анджей этого сейчас не мог.
— Вы же всегда что-то посоветуете, подскажете… Пан Анджей, пожалуйста… — Беата была не в состоянии себя сдерживать, слёзы капали Ловичу на руки, взгляд метался туда сюда, сама она дрожала — у Зелинской начиналась самая настоящая истерика.