— Простите меня, пани Беата. — Анджей боялся посмотреть ей в глаза.
— Я прошу, сделайте что-нибудь, — из последних сил попросила Беата. — Я вас очень прошу, пожалуйста…
— Хорошо, хорошо. — Лович встал, она подскочила вслед за ним, чуть не упала, но он поймал её в объятия. — Я постараюсь что-то придумать.
Зелинская ничего ему не ответила, лишь разрыдалась, сжимая ткань сутаны. Анджей осторожно, почти невесомо гладил её по спине, внутренне ёжась от каждого всхлипа. Они казались ему набатом, свидетельством слов пана Блажея, оказавшихся пророческими. Так вот оно что… Мобилизация с весны, какие-то планы, теперь ещё и беда Беаты. У них всё было готово, всё было рассчитано, как и предсказывал Вуйцик. Господи, неужто и впрямь Германия нападёт? Неужто он, Анджей Лович, когда-то бывший в курсе любых, даже самых тайных, распоряжений, настолько засиделся в своих Голосковичах, что упустил из виду негласное начало большой войны? Как было страшно осознавать, что всё то, что казалось до сегодняшнего утра стариковским ворчанием, стало явью.
Анджей отчётливо помнил Великую войну, ещё более отчётливо помнил советско-польскую, и он хорошо усвоил, что так больше нельзя. Но теперь вокруг вновь брались за оружие и шли в бой. Ради чего? Лович не знал, не хотел знать, не хотел, чтобы это вообще происходило. Почему прошлое никого не учит? Почему двадцать лет покоя так не понравились людям, что они решили начать заново? Сколько Анджей помнил, повода им не требовалось. Но если раньше, до злого зверя-двадцатого, всё было не так разрушительно и жестоко, не так бесчеловечно, не так… пусто, то Великая война перевернула мир. Она разорвала его на множество частей, сшила заново, потом снова распорола, и так ещё раз, ещё и ещё, пока человечество не опомнилось, пока не сошёл на нет пьяный угар большой бойни.
Анджей до сих пор помнил резко бьющий в нос запах крови, дикое, но — о ужас! — естественное желание упиваться ей и полнейшее осознанное отвращение. Это было ужасно и мучительно, это было гнусно, мерзко, и он до сих пор не мог понять, какой ценой удержался.
И сейчас всё прожитое возвращалось обратно. Лович просто не хотел в это верить, не хотел замечать, но не мог — он слишком хорошо понимал теперь, что происходит.
— Я прошу прощения. — Беата прервала этим его размышления. — Ох, я не знаю, что на меня нашло, видимо, просто нервы сдали. Я намаялась, вы, верно, это заметили, и вот. Извините.
— Не извиняйтесь, это не повод, правда. — Анджей ласково улыбнулся ей, и Зелинская робко положила голову ему на плечо.
— Спасибо, что были рядом, — уже более спокойно ответила она. — Я с утра проснулась, слышала, как почту принесли, прочла, всполошилась. Страшно.
— Сейчас такое время, — как-то горько заметил Лович.
— Но мы ведь будем надеяться и верить, правда? — безнадёжно, но тоже улыбнувшись, спросила Беата.
— А что нам ещё остаётся? — удивился Анджей. — На Бога уповаем.
— Вы правы. — Зелинская чуть отодвинулась от него, и Лович выпустил её из объятий. — Что ж, благодарю за помощь и кофе. Я пойду, а то меня хватятся. Да и Агнешка у меня беспокойная, не любит, когда надолго куда-то ухожу. До свидания, пан Лович.
— До свидания, пани Зелинская. — Он проводил её до двери, долго смотрел вслед. Данное Беате обещание почему-то жгло у самого сердца, а от одной мысли об этом на душе становилось так гадко, что Анджею хотелось поморщиться, отвернуться, не видеть. Однако сложно было поступить подобным образом, когда оплот этой гадости гнездился где-то внутри.
И в самом деле, что он мог сделать для Зелинской? Лович пообещать пообещал, но ведь не представлял толком, на что идёт. Он задумался, закрыл дверь, прислонился спиной к стене, скрестив руки на груди. Взгляд упал на распятие, висящее напротив, Анджей нахмурился, а затем вдруг хлопнул в ладоши — решение пришло само собой. Он напишет отцу Блажею. Да, у того ведь много влиятельных друзей, уж вместе-то они смогут сделать так, чтобы Юзеф Зелинский остался в живых.
Лович подошёл к столу, достал перьевую ручку, бумагу, чернила. Вскоре было готово короткое, но понятное и чёткое послание пану Вуйцику. Анджей запечатал его и положил на видное место, чтобы при первой же возможности отправить. Теперь надо было заняться делами в костёле.
***
Беата осторожно прикрыла дверь, скинула туфли и бесшумно вернулась к себе. Ганна уже суетилась на кухне, её муж ещё до свету уехал в город, старшие сыновья ушли в поле, а Яцек с Агнешкой и прочими детьми ещё спали. Зелинская привела себя в порядок, сняла кофту, оставшись в блузке и юбке, прошла к хозяйке дома.