Через десять дней после того, как произошла эта беседа, рано-рано утром, когда солнце только еще обозначилось на горизонте, слон соломон покинул свое стойло, где прожил — и не сказать, чтоб очень уж припеваючи,— последние два года. Караван получился такой, как было объявлено, то есть открывал процессию погонщик, сидевший высоко, на слоновьем загривке, за ним двое тех, кому поручено было помогать ему в чем только будет нужно, за ними те, кто должен был обеспечивать, за ними волы тянули водовозку на колесах, от ухабов и рытвин и прочих дорожных неприятностей мотавшуюся вверх- вниз и из стороны в сторону, и исполинский воз, груженный разнообразным фуражом, за ними подвигался кавалерийский взвод, отвечавший за безопасность и за благополучное прибытие всех остальных в пункт назначения, и уж в самом что ни на есть арьергарде пара мулов и телега представляли обоз армейского интендантства. Ранним часом и обстановкой полной секретности, в которой готовился выход, объясняется отсутствие зевак и прочих очевидцев, хотя добросовестность историографа велит нам отметить присутствие раззолоченной кареты, тронувшейся в сторону Лиссабона в тот миг, когда слон и компания скрылись за первым поворотом дороги. В карете сидели король португальский дон жоан, третий по счету, и государственный секретарь перо де алкасова-карнейро, которого мы больше никогда не увидим, а может, и нет, увидим, ибо жизнь, смеясь над предвидениями, частенько ставит слова туда, где мы не ожидаем ничего, кроме безмолвия, и подстраивает внезапные возвращения в те края, где мы никак не рассчитывали оказаться вновь. Я позабыл, что означает имя погонщика, напомни, будь добр, спрашивал король. Белый, ваше величество, субхро переводится как белый, хоть он и не похож на него. А в одном из дворцовых покоев, в полутьме, под балдахином спит королева и видит страшный сон. Снится ей, что уводят из беленя соломона, снится, что она спрашивает всех встречных: Почему же вы меня не предупредили, но когда уже ближе к полудню решится все-таки проснуться, она не повторит этот вопрос, не сумеет даже сказать, задавала ли она его когда-либо. Может так быть, что через два или три года кто-нибудь случайно произнесет при ней слово слон, и вот тогда королева португальская катарина австрийская спросит: Да, кстати, раз уж к слову пришлось, не знает ли кто, что сталось с соломоном, как он, все ли по-прежнему в белене, или его уже отправили в вену, а когда ей дадут ответ в том смысле, что он-то в самом деле теперь в вене, но в зверинце, вместе с другими дикими животными, притворяясь непонимающей, скажет королева: Как все же повезло ему, он теперь в прекраснейшем городе на свете, а я здесь стою в раскоряку между настоящим и будущим и ни там, ни здесь надежды не вижу. При таковых ее словах король, буде ему случится при том присутствовать, сделает вид, будто не слышит, а государственный секретарь, тот самый, уже знакомый нам перо де алкасова-карнейро, хоть человек и не слишком набожный, о чем ясно свидетельствует — припомните — то, что сказал он когда-то про инквизицию, а еще ясней — то, о чем рассудил за благо умолчать, вознесет безмолвную молитву в небеса, прося укутать слона плотной и густой завесой забвения, которая переменит его облик и в ленивом воображении спутает с каким-нибудь дромадером, животным тоже ведь редкостным и вида затейливого, ну или с другим каким-нибудь верблюдом, чьи доставшиеся ему в удел горбы и в самом деле не угодят, более того — не польстят памяти того, кто вдруг проявит интерес к подобным малозначащим историям. Прошлое ведь — это огромная каменистая пустошь, а между тем многие норовят промчаться по ней, как по автостраде, иные же — терпеливо переходят от камушка к камушку, поднимают их, поскольку им интересно, что же под ними такое. Иногда выползают к ним скорпионы или сколопендры, иногда обнаруживаются толстые белесые коконы или куколки, но дело не вовсе невозможное, когда — ну хоть однажды — появляется из-под камня слон, и слон этот несет на плечах погонщика по имени субхро, что означает белый и совершенно не вяжется с образом того, кто в беленском загоне предстал взглядам короля португальского и государственного секретаря грязным, как слон, за которым приставлен был ходить. Есть веские основания принять вышеприведенное высказывание как мудрое предупреждение о том, что, мол, посадишь пятно и на самолучшее полотно и что именно так произошло с погонщиком и с его слоном. Поначалу, когда судьба только еще закинула их сюда, до крайней степени, до риски, которая впоследствии отмечена будет на разных шкалах красным цветом, дошло любопытство народа — и не только простого, ибо и при дворе стали устраивать ознакомительные походы для тех дам и кавалеров, которые изъявили желание увидеть хоботное млекопитающее, однако в самом скором времени интерес стал слабеть и падать, и результаты этого не замедлили сказаться — одежда погонщика превратилась в лохмотья, а пятна и клочья шерсти почти полностью скрылись под слоем скопившейся — за два-т