– Да, монсеньор, был, это правда! Но времена изменились; сегодня принц Гонзага изгнан из Франции.
– Равно как и вы, – суровым тоном произнес регент. – И с вашей стороны было по меньшей мере неблагоразумно вернуться сюда, чтобы шпионить за принцессой… или за мной!
Навай гордо вскинул голову и посмотрел прямо в глаза регенту.
– Прошу простить мне мою дерзость, ваше высочество, но вы ошибаетесь, – проговорил он. – Я не собираюсь ни за кем шпионить; моя совесть и моя шпага чисты!
Честный и достойный ответ молодого человека произвел хорошее впечатление на регента. Несмотря на все свои пороки, Филипп Орлеанский был от природы добр и злопамятностью не отличался. Он спросил – на этот раз куда менее резко:
– Знаете ли вы, что грозит тому, кто в нарушение указа самовольно вернулся во Францию?
– Самое меньшее – Бастилия… самое худшее – топор палача! Я это знаю, монсеньор!
– Тогда почему вы здесь?
– Потому что когда ствол загнивает, от него начинают отпадать ветви. Никто не принуждал меня покинуть Гонзага, но я стыдился самого себя, стыдился содеянного мною на службе у принца. Совесть тоже может бунтовать; моя совесть давно искала подходящего повода и нашла его в приснопамятный день на кладбище Сен-Маглуар.
– Монсеньор, – сказал Шаверни, – сегодня утром Навай и я решили отдать свои шпаги в распоряжение господина де Лагардера, чтобы помочь ему вернуть мадемуазель де Невер.
– Что заставляет меня, – улыбнулся регент, – отпустить гвардейцев, которые ожидают в приемной, желая препроводить вашего друга в Бастилию?
– Верно, монсеньор, – в своей обычной непринужденной манере ответил Шаверни.
– Итак, я предаю забвению прошлые заблуждения господина де Навая; отныне он свободен, равно как и его совесть и его шпага… надеюсь, что он найдет им достойное применение.
– Это зависит от его королевского высочества и его ответа на нашу просьбу, – поторопился вставить маленький маркиз, словно не замечая прощального жеста регента. – Принцесса не позволяет нам отправиться на помощь шевалье, вернее, позволяет, но лишь с условием, что она сама будет нас сопровождать.
– Это правда, – сказала Аврора де Кейлюс. – Но без них я бы не отважилась на такой поступок, ибо за последнее время мне пришлось пережить слишком много потрясений. Эти благородные молодые люди, монсеньор, указали мне дорогу, и я должна отправиться по ней.
Регент долго думал, прежде чем ответить, а когда наконец заговорил, голос его звучал серьезно и торжественно.
– Все, что я могу сделать для вас, сударыня, – это разрешить вам отправиться в Байонну, если, конечно, вы пообещаете не ехать дальше и не пересекать испанскую границу. Не забывайте, что речь идет не только о вашей личной безопасности, но и о спокойствии государства. В городе, – продолжил он, – под охраной господина де Навая вы будете ждать возвращения Шаверни, который поедет вперед и, выполнив возложенное на него поручение, вернется в Байонну. Я собираюсь доверить маркизу важную миссию. Ему предстоит выяснить, что происходит при мадридском дворе, а затем разыскать шевалье де Лагардера и мадемуазель де Невер.
Принцесса попыталась возразить, однако натолкнулась на почтительный, но непреклонный отказ. Провожая ее до порога своего кабинета, регент пообещал уже завтра прислать ей необходимые бумаги.
– Я оставляю у себя маркиза, – заявил он, прощаясь с Авророй де Кейлюс. – Господин де Навай проводит вас, сударыня.
С этими словами он позвонил и попросил пригласить де Машо и Дюбуа.
– Господин де Навай свободен и волен идти, куда ему вздумается, – объявил он появившемуся лейтенанту полиции. – Отошлите ваших людей обратно.
В дверном проеме возникла тщедушная фигура аббата.
– Ваше высочество приглашали меня?
– Да… Вот человек, который нам нужен. Мы пошлем его в Мадрид.
Дюбуа и Шаверни никогда не общались друг с другом, что, впрочем, не мешало второму сильнейшим образом ненавидеть первого. В свою очередь аббат также не питал особой любви к маленькому маркизу.
– Господин де Шаверни слишком молод для подобной миссии, – осторожно высказался министр.
Оба, Шаверни и Дюбуа, обменялись взглядами, красноречиво свидетельствующими об обоюдной антипатии. Регент, которого очень забавляла вся эта сцена, от души расхохотался:
– Опомнись, Дюбуа! Маркиз уезжает, и теперь у твоих подружек ухажеров поубавится.
Шаверни никогда не упускал возможности уязвить противника.
– Ваше высочество ошибается, – заявил он. – Господин первый министр и я выбираем себе любовниц в разных слоях общества.
Филипп Орлеанский не возражал, когда в его присутствии обижали его придворных, но всегда предпочитал оставлять последнее слово за собой. Поэтому, все еще смеясь, он заявил:
– Смирись, аббат. Наш бойцовый петушок не так уж юн, и у него острые шпоры!
– Это оружие быстро стачивается…
– А вы хотите сказать, что в доме у Фийон ваше оружие всегда остро? – отразил удар маркиз.
При упоминании женщины, чье имя с недавних пор связывалось с дворцовыми оргиями, в которых принимало участие немало знатных дворян, регент переменился в лице и решил положить конец столь двусмысленной беседе.
– Довольно шутить! – приказал он. – Маркиз, знаете ли вы, что случилось в испанском посольстве?
– Никоим образом, монсеньор…
– Тогда Дюбуа сейчас все вам объяснит. Я же ненадолго оставлю вас, а по возвращении дополню его рассказ.
Дюбуа скорчил недовольную гримасу, хотя и понимал, что противоречить регенту бесполезно.
– Раз вашему высочеству так угодно… – пробурчал он.
– Вот-вот, именно угодно… И слышишь, аббат, расскажи ему все без утайки. Не скрывай ничего, ни одного имени.
После ухода регента аббат Дюбуа некоторое время хранил молчание, а затем, с трудом скрывая свою досаду, принялся посвящать Шаверни в подробности заговора. Обрисовав ему цели заговорщиков и избранные ими средства, он назвал провинившихся дворян. К своему великому удивлению, Шаверни узнал, что, если бы Гонзага не пришлось спешно покинуть Францию, он оказался бы замешан в заговоре.
– И чем все это кончится? – спросил маркиз.
– Внутри страны – несколькими показательными казнями; за ее пределами – войной с Испанией.
– Вот прекрасный повод, чтобы вручить мне патент лейтенанта королевских мушкетеров, – рассмеявшись, заметил Шаверни. – Я как нельзя лучше подхожу для этого звания, дело только за пятьюдесятью тысячами ливров, чтобы заплатить за него.
– Вы слишком далеко заходите в своих честолюбивых планах, молодой человек. Регент посылает вас в Мадрид с одной-единственной целью: вы должны передать Сент-Эньяну приказ его высочества немедленно вернуться в Париж.
– И если этот юноша справится со своей миссией, – прервал аббата появившийся на пороге кабинета Филипп Орлеанский, – то я не вижу, что может помешать ему стать мушкетером короля… А ты сам разве не мечтаешь об епископской митре? Клянусь честью, Шаверни лучше управится с мушкетом, чем ты с епископским посохом!
Подобные шуточки были не во вкусе аббата. Не привыкнув стесняться в выражениях, он не преминул ответить регенту в том же тоне:
– И историки запишут, что регент Франции не умел выбирать ни офицеров для своей армии, ни князей церкви…
– А также, – подхватил Шаверни, – что для вступления в полк мушкетеров надо уметь владеть шпагой, а для получения митры достаточно всего лишь ловко… пользоваться близостью к трону.
Маркиз вовремя запнулся, и оскорбительные слова, которые впоследствии могли ему дорого обойтись, так и не сорвались с языка. Ибо если сейчас он чувствовал за собой поддержку регента, никогда не упускавшего случая унизить Дюбуа, то впоследствии министр наверняка нашел бы множество оснований, чтобы упрятать его в Бастилию.