Он наклонил голову.
— Но кажется, она реальна.
— Я не знаю, — признался я. — За все эти годы я ничего не чувствовал. Иногда я думал, что ты можешь быть мертв, а иногда верил, что ты уже совершенно забыл нашу дружбу.
Я помолчал.
— Кроме той ночи, когда в моем доме убили твоего курьера. На том резном камне, что ты оставил для меня, я увидел кровавые отпечатки пальцев. Я взял его, чтобы убрать их и, клянусь, что-то произошло.
— Ох…
Он затаил дыхание. Какое-то время он незряче смотрел перед собой. Потом вздохнул.
— Вот как. Теперь я понимаю. Тогда я не знал, что это было. Не знал, что один из посланных мной добрался до тебя. Они… Я тонул в боли, и вдруг появился ты, коснулся моего лица. Я закричал, умоляя помочь мне, спасти или убить меня. А ты пропал.
Он слепо моргал.
— Это был ночью…
Внезапно он задохнулся и облокотился на стол.
— Я сломался, — признался он. — В ту ночь я и сломался. Не они сломали меня, не боль, ложь и голод. Тот момент, когда ты появился и пропал… вот что меня сломало, Фитц.
Я молчал. Что значит — он сломался? Он говорил мне, что, мучая его, Слуги хотели узнать, где его сын, о котором он ничего не знал. Для меня это была сама страшная часть его рассказа. Истязаемый, скрывающий знание, сохраняет небольшой контроль над своей жизнью. Истязаемый, который ничего не знает, не способен ничего предложить мучителям. У Шута ничего не было. Ни инструмента, ни оружия, ни знания, чтобы прекратить или уменьшить свои страдания. Шут был бессилен. Как он мог сказать им то, чего не знал?
— Через какое-то время, — заговорил он, — очень долгое время, я понял, что от них не слышно ни звука. Вопросы кончились. Но я отвечал. Рассказал все, что они хотели знать. Я выкрикивал твое имя, снова и снова. Так они и узнали.
— Узнали что, Шут?
— Узнали твое имя. Я предал тебя.
Стало ясно, что сознание его помутилось.
— Шут, ты не сказал им ничего, чего бы они уже не знали. Их охотники уже побывали там, в моем доме. Они преследовали твоего курьера. Только так кровь могла попасть на камень. Когда ты почувствовал меня, они уже знали, где я.
Я говорил это, мысленно возвращаясь к той далекой ночи. Охотники Слуг преследовали его курьера до моего дома и убили ее там прежде, чем она смогла донести слова Шута до меня. Это было очень давно. Но всего несколько недель назад другая из его курьеров добралась до Ивового леса и передала его предупреждение и просьбу ко мне: найти его сына. Спрятать его от охотников. Умирая, девушка настаивала, что ее преследуют, что охотники идут по ее горячим следам. Тем не менее, я не нашел никаких признаков этого. Или же я просто не узнал их? Следы копыт на пастбище, сломанный забор. Тогда я отбросил это как совпадение, ведь понятно, что если бы они следили за курьером, они бы как-то попытались выяснить ее судьбу.
— Их охотники не искали тебя, — настаивал Шут. — Думаю, они преследовали свою жертву. Но они тебя не искали. Слуги, которые пытали меня в то время, не представляли, где их охотники. И пока я не начал выкрикивать твое имя, снова и снова, они не знали, насколько ты важен. Они думали, что ты просто мой Изменяющий. Просто тот, кого я использовал. И они отступились… Ведь именно этого они и ожидали. Изменяющий для них всего лишь инструмент, а не верный спутник. Не друг. Не кто-то, кто связан с сердцем пророка.
Мы оба помолчали.
— Шут, я чего-то не понимаю. Ты говоришь, что ничего не знаешь о своем сыне. И все-таки, видимо, считаешь, что он должен где-то быть, полагаясь на слова тех, кто пытал тебя. Почему ты думаешь, что они знали об этом ребенке больше тебя?
— Потому что у них есть сто, или тысяча, или десять тысяч пророчеств о том, что если я преуспею как Белый Пророк, то такой наследник придет за мной. Тот, кто посеет в мире громадные перемены.
Я осторожно заговорил. Мне не хотелось огорчать его.
— Но были тысячи пророчеств, которые говорили, что ты умрешь. А ты не умер. Можем ли мы быть уверены, что этот предсказанный сын реален?
Какое-то время он сидел, не шевелясь.
— Я не могу позволить себе сомневаться в этом. Если мой наследник существует, мы должны найти и защитить его. Если я откажусь принять возможность его существования, а он действительно существует, и они найдут его, то его жизнь станет страданием, а смерть — трагедией для всего мира. Так что я должен верить в него, даже если не могу точно сказать, как мог появиться такой ребенок.