Он смотрел в темноту.
— Фитц… Там, на рынке. Кажется, я припоминаю: он был там. Когда я прикоснулся к нему, я моментально его узнал. Своего сына, — он неровно вздохнул, его голос задрожал. — Вокруг нас стало светло и ясно. Я не только прозрел, я мог видеть все возможности, пронизывающие этот момент. Все, что мы могли бы изменить вместе.
Его голос становился слабее.
— Не было никакого света. Зимний день повернул к вечеру, и единственным человеком рядом с тобой была… Шут? Что такое?
Он откинулся на спинку кресла и спрятал лицо в руках. Затем подавленно произнес:
— Мне плохо. И… на спине что-то мокрое.
Мое сердце замерло. Я подошел и встал позади его кресла.
— Наклонись вперед, — спокойно предложил я.
На удивление, он меня послушался. Спина его рубашки была мокрая, но не от крови.
— Задери рубашку, — попросил я его, и он попытался это сделать.
Я помог ему обнажить спину, и он снова подчинился. Я высоко поднял свечу.
— О, Шут, — вырвалось у меня прежде, чем я смог усмирить голос.
Большая красная опухоль рядом с позвоночником лопнула, и по шрамам и выпирающим костям бежала тонкая грязная струйка.
— Сиди спокойно, — сказал я ему и отошел к огню за теплой водой. Я смочил салфетку, выжал ее и предупредил Шута: «Приготовься!», прежде чем прижать ее к нарыву. Он громко зашипел, а затем опустил голову на скрещенные руки.
— Похоже на гнойник. Сейчас он открыт и течет. Думаю, это хорошо.
Он слегка вздрогнул, но промолчал. Я не сразу понял, что он потерял сознание.
— Шут? — я коснулся его плеча.
Нет ответа. Я потянулся Скиллом и нашел Чейда.
Это Шут. Ему хуже. Ты можешь отправить целителя в свои старые комнаты?
Никто из них не знает туда путь, даже если кто-то вдруг не спит. Мне прийти?
Нет. Я позабочусь о нем.
Уверен?
Уверен.
Наверное, не стоит больше никого впутывать. Лучше будет, если мы справимся сами, как нередко справлялись и раньше. Пока он не ощущал боли, я зажег больше свечей, чтобы стало светлее, и принес таз. Очистил рану, как смог. Когда я протер ее губкой и жидкость вытекла из нее, опухоль стала мягкой. Это не кровь.
— Ничем не отличается от лошади, — не слыша себя, пробормотал я сквозь стиснутые зубы.
Очищенный, раскрытый гнойник зиял на его спине, будто ужасный распахнутый рот. Он стал глубже. Я заставил себя осмотреть измученное тело Шута. На нем были и другие гнойники. Они вздувались, некоторые блестящие и почти белые, другие красные и воспаленные, окруженные сетью темных прожилок.
Я смотрел на умирающего. Он пережил слишком многое. Думать, что еда и отдых как-то приблизят его выздоровление — это безумие. Они лишь продлят его агонию. Яды, разрушавшие его тело, невероятно распространились. Он мог умереть прямо сейчас.
Я коснулся его шеи, положив два пальца на точки, где слышен пульс. Его сердце все еще билось, я чувствовал слабые толчки крови. Я закрыл глаза и провел пальцами, погружаясь в особое упоение этого спокойного ритма. Волна головокружения прошла через меня. Я рано встал и слишком много выпил на празднике, не считая бренди, выпитого вместе с Шутом. Вдруг я ощутил себя старым и обессилившим. Мое тело стонало от прошедших лет и работы, которой я требовал от него. Древняя, знакомая боль шрама от стрелы в спине, рядом с позвоночником, проснулась и сильно запульсировала, будто чей-то палец настойчиво раздражал старую рану.
Только шрама этого давно не было. И боли от него тоже. Это понимание прошелестело в моем сознании светом от первых снежинок на окне. Я не предвидел, но принял то, что происходит. Замедлив дыхание, я затих в своей собственной шкуре. В нашей шкуре.
Я вытянул сознание из своего тела в тело Шута и услышал мягкий стон раненного человека, потревоженного в глубоком сне.
Не волнуйся. Я не трону твои секреты.
Но даже одно упоминание о секретах вспугнуло его. Он слабо сопротивлялся, но я не двигался и не думаю, что он смог бы найти меня. Когда он затих, я позволил своему сознанию ощупать его тело.
Осторожнее. Мягче, говорил я себе.
Я открылся для боли от раны на спине. Опустошенный гнойник оказался не столь опасным, как другие, воспаленные. Их яды проникали в плоть, и у Шута не было сил бороться с ними.
Я отодвинул, оттолкнул их.
Это оказалось легко. Я тщательно работал, спрашивая себя, сколько же плоти могу взять у него? В каком-то другом месте я прижал пальцы к ранам и потянул яд. Горячая кожа, напряженная до предела, открылась под моим прикосновением, и яд вытек. Я использовал силу Скилла, не зная, что ее можно так использовать, но в тот момент это казалось вполне естественным. Конечно, именно так и должно быть. Конечно, Скилл может делать так.