— Фитц.
— Фитц!
— ФИТЦ!
Кто-то схватил меня и рванул назад. Я потерял равновесие и упал. Кто-то попытался меня поймать, не успел, и я крепко приложился об пол. Из легких выбило воздух. Я задохнулся, захрипел и открыл глаза. И не сразу понял, что вижу. В отблесках засыпающего огня надо мной стоял Чейд. Он с ужасом смотрел на меня сверху вниз. Я попытался заговорить и не смог. Я так устал, так невыносимо устал. Пот высыхал на моем теле, и одежда, пропитанная им, прилипала к коже. Я поднял голову и увидел распластанного на столе Шута. В красном свете огня из дюжины ран на его спине сочился гной. Я потряс головой и встретил испуганный взгляд Чейда.
— Фитц, что ты творишь? — спросил он, будто поймал меня за каким-то грязным, мерзким занятием.
Я попытался сделать вдох, чтобы ответить. Он отвернулся от меня, и я понял, что в комнату вошел кто-то еще. Неттл. Я ощутил, как она коснулась моего Скилла.
— Что здесь произошло? — спросила она, но, шагнув вперед и увидев обнаженную спину Шута, испуганно охнула.
— Это сделал Фитц? — потребовала она ответа у Чейда.
— Я не знаю. Подкинь дров в огонь и принеси больше свечей! — приказал он дрожащим голосом, опускаясь в пустое кресло. Он положил дрожащие руки на колени и склонился ко мне. — Мальчик! Что же ты сделал?
Я вспомнил, как втягивать воздух в легкие.
— Пытался остановить… — я снова набрал воздуха, — …яды.
Повернуться оказалось трудно. В моем теле ныла каждая жилка. Когда я уперся руками в пол, чтобы попытаться встать, они оказались мокрыми. Скользкими. Я поднял их и поднес к глазам. С них капало что-то водянистое, перемешанное с кровью. Чейд сунул мне салфетку.
Неттл бросила дрова в огонь, и он начал пожирать их. Потом она зажгла новые свечи и заменила ими прогоревшие.
— Это отвратительно, — сказала она, глядя на Шута. — Они все открыты и текут.
— Теплая чистая вода, — сказал ей Чейд.
— Нам не надо позвать целителей?
— Пришлось бы слишком многое объяснять, а если он умрет, будет лучше, если нам не придется ничего объяснять вообще. Фитц, вставай. Поговори с нами.
Неттл была похожа на свою мать сильнее, чем можно было ожидать от этой маленькой женщины. Мне удалось сесть. Она схватила меня под руки и помогла встать на ноги. Я всем весом оперся о кресло, чуть не опрокинув его.
— Чувствую себя ужасно, — признался я. — Очень слабым. Очень уставшим.
— Так что теперь, возможно, ты понимаешь, как чувствовал себя Риддл после того, как ты так небрежно сжег его силы, — ехидно ответила она.
Чейд резко поменял тему.
— Фитц, зачем ты ранил Шута? Вы поссорились?
— Он не ранил Шута.
Неттл нашла воду, которую я грел у огня. Она смочила ту же тряпку, что я использовал раньше, выжала ее и осторожно провела ею по спине Шута. Нос ее сморщился и губы сжались в отвращении к грязной жидкости, которую она смывала. Она протерла его еще раз и сказала:
— Он пытался исцелить его. Все это выходит у него изнутри, — она бросила на меня презрительный взгляд. — Обжегся об огонь, ничего не скажешь. Ты не подумал просто применить вытягивающие припарки вместо того, чтобы беспечно использовать исцеление Скиллом, когда тебе захотелось?
Я принял ее намек и попытался повернуться к очагу, внимательно следя за своим телом. Но так как никто из них не смотрел на меня, это был напрасный труд.
— Я не… — начал я, пытаясь объяснить, что сперва не хотел исцелять его. Потом замолчал. Не стоит тратить время.
Лицо Чейда вдруг просветлело, и он подался вперед.
— О! Теперь я понимаю. Шута привязывали к стулу с шипами, выступающими из спинки, и ремень медленно затягивался, чтобы постепенно прижать его к этим шипам. Чем сильнее его прижимало, тем больше становились раны. По мере того как ремень затягивался, шипы входили все глубже. Эти старые травмы говорят мне, что он держался довольно-таки долго. Но, подозреваю, на шипах что-то было, экскременты или какая-то другая грязь, которая должна была вызвать большое отравление.
— Чейд, пожалуйста, — слабо сказал я.
От картины, нарисованной им, меня затошнило. Я надеялся, что к Шуту сознание еще не вернулось. Меньше всего я хотел бы узнать, как Слуги нанесли ему эти раны. И совсем не хотел, чтобы Шут это вспоминал.
— Самое интересное в этом, — продолжал Чейд, не обращая внимания на мои слова, — что мучитель применил философию пыток, с которой я раньше никогда не сталкивался. Меня учили, что для эффективных пыток у жертвы должен оставаться призрак надежды: надежды на окончательность боли, надежды, что тело еще можно вылечить и так далее. Если отнять это, что получит субъект, отдавая свою информацию? Но здесь, когда шипы пронзали его плоть и он понимал, что его раны умышленно отравлены, это…