не беспокоило, хотя, вопреки заверениям Аслана-паши, «щедрость» моих нани-
мателей оказалась далеко не безграничной.
Однако на жизнь нам хватало. К роскоши мы не стремились и потому тра-
тили даже не все деньги, которые время от времени нам все-таки перепадали.
Аслана-пашу мы видели теперь очень редко. Бывало, он надолго покидал
город, то сопровождая Девлет-Гирея, то выполняя какие-то его поручения, иногда
связанные с поездками в Истамбул. Однако он помнил о нас. Иногда присылал
барана или корзину с фруктами, два-три раза в год зазывал к себе в гости, где уст-
раивал богатое угощение. А Кубати ездил на лохматой татарской лошадке, пода-
ренной ему Асланом-пашой.
Не стану рассказывать слишком подробно о том, как я учил своих подопеч-
ных, о чем думал или тосковал. Будущие джигиты успешно овладевали всеми
премудростями военного искусства, становились ловкими и выносливыми. К пят-
надцати годам эти юнцы имели по-мужски твердые мускулы рук и ног, только
хрящи оставались еще мягкими. Недаром я заставлял их каждый день бегать и
бороться, сажая одного на закорки или на шею другому. Много они у меня проли-
вали пота, зато с каждым днем наливались здоровьем и силой. Их высокородные
папаши были довольны. Когда наконец мои питомцы впервые приняли участие в
скачках и состязаниях по стрельбе из лука и джигитовке — а этот праздник удо-
стоило своим присутствием само ханское величество, — они лихо побили боль-
шинство известных своими ратными заслугами мужчин. Под оглушительные во-
пли огромной толпы то один, то другой из моих нахальных татарчат оказывался в
числе победителей.
Счастливые отцы не могли усидеть на месте. Размахивая руками и подпры-
гивая, они орали во все горло:
— Глядите! Это мой Руфат!
— А мой Галим! На рыжей кобыле — это Галим! Вперед, сынок! Огрей пле-
тью лошадь соседа!
— Посмотрите! Эге-гей, посмотрите, что вытворяет мой шалопай!
Нет, чтоб так себя вели отцы своих сыновей в Кабарде, и представить себе
невозможно!
Сам я не участвовал в состязаниях. Не выпустил на игрище и Кубати. Бра-
тишка превосходил всех и в силе и в сноровке. Вызывать татарскую ревность было
бы просто рискованно. Парень стоял рядом, возле меня, чуть не плакал от обиды,
а я его не пускал. Ведь очень легко было бы вызвать озлобление крымских мурз,
упреки в том, что приезжий черкес по-настоящему готовил к завоеванию славы
только своего меньшого братца, а татарским детям лишь вредил злонамеренно.
Нет, я не имел права рисковать. Нам нужно было задержаться в Бахчисарае еще
годика два, хотя я давно уже тяготился жизнью изгнанника. Не проходило не
только дня, но и часа, чтоб я не думал о той земле, которая меня вскормила. Тоска,
отчаянная тоска сжимала мое сердце, когда вспоминались наши прохладные ши-
роколистные леса, высокогорные луга с упоительными ароматами летних трап,
быстрые реки, питаемые ледниками Ошхамахо... А родная речь? Легко ли изо дня
в день слышать вокруг себя чужой, хотя и понятный тебе говор!
Единственной моей отрадой и утешением был, конечно, Кубати. И не пото-
му только, что становился джигитом, которому трудно сыскать равных соперни-
ков. Человеком доброй и отзывчивой души рос мой мальчишка. И голова у него
ясная — ум стремительный и находчивый. Несколько лет он ходил в маленькое
медресе, где старый мулла, турок из Анкары, пытался вложить в мозги полутора
десятков татарских ребятишек знание турецкой грамоты. Но либо мозги этих ба-
ловней богатых родителей были заняты чем-то другим, либо учитель не являл со-
бой образец совершенства, а Коран почти для всех учеников представлялся в виде
высокой отвесной скалы, с уступов которой то и дело срываешься и падаешь. Не
помогала и длинная тонкая палка муллы, частенько опускавшаяся на бритые го-
ловы несчастных мучеников науки.
— Эли-и-н-ф, ла-а-а-м, ра-а-а, — заунывными голосами тянули жертвы
муллы Кемаля. Он заставлял их повторять, за собой и вызубривать наизусть непо-
нятные буквы и аяты.
— Та-а-а, си-и-и-и, ми-и-им, вот знамения кни-и-иги му-у-удрой...
Под собственное мерное жужжание достойные сохты начинали клевать но-
сами. Сонная истома вскоре овладевала и самим муллой: старик смежал тяжелые
веки и с присвистом посапывал. Затем, встрепенувшись, он хватал ореховый прут
и обрушивал его на склоненные голые макушки будущих грамотеев. Отличал он
от всех одного только Кубати, сумевшего и здесь легко обскакать соперников. Не
прошло и двух лет, как он свободно читал по-турецки, знал на память целые суры
Корана. Старик все чаще сажал его рядом с собой и заставлял подолгу произно-
сить нараспев стихи «чтения лучезарного». Остальные должны были, как и вслед
за муллой, повторять услышанное. Кубати не ограничивался простым чтением.
Умел он и толково объяснять товарищам смысл некоторых священных изречений.
Тут уже сохты не зевали, а с интересом внимали своему собрату по медресе. Зато в
это время сладко засыпал, сидя на мягких подушках и упираясь спиной в стену,
мулла Кемаль. Старика ничуть не раздражали успехи парня в качестве наставни-
ка. Ведь он считал «смышленого Бати» удачным отражением собственного ума и
учености. Кемаль им юрдился так, словно он сам создал Кубати «из праха земною
и кровяною сгустка, а затем из куска мяса, бывшего совершенно бесформенным».
Вздорный и мелочный старик по-настоящему полюбил моего мальчугана. Пода-
рил Коран в обложке из телячьей кожи, после каждого занятия украдкой совал
ему за отвороты халата то горсть кишмиша, то кусок халвы или пару гранатов.
В беседе со мной мулла спрашивал, много ли в Кабарде таких способных
мальчиков? Я отвечал, что очень много. Тогда он озабоченно и в то же время
удовлетворенно кивал головой в говорил о своем желании открыть медресе где-
нибудь в наших краях.
* * *
Был у нас в Бахчисарае один хороший друг. Мы познакомились с ним в
квартале ремесленников, примыкающем к базару. Здесь, на глазах у многочис-
ленных зевак, работали гончары и седельщики, портные и шорники, кузнецы и
лудильщики, сапожники и медники. И почти все — иноземный люд. Изредка
встретишь татарина, отделывающего знаменитый крымский нож.
Вот тут мы и нашли чеканщика из Кабарды. Пожилой наш земляк был
большим мастером по серебряному делу. Я заговорил с ним. А он бросил все, за-
крыл свою тесную мастерскую и потащил нас к себе, в крошечную халупу, где ко-
ротал в одиночестве остаток безрадостной жизни.
Этого славного простого человека звали Хилар. В Крыму он жил давно. Ко-
гда-то он состоял в войске Каспулата, сына Муцала. Того самого Каспулата, что
носил, как и его отец, русское прозвище Черкасский. Жаль, что у нас теперь нет
такого князя, который был бы у половины мира на виду. Крымцы его боялись,
турки опасались, русские в него верили и на него надеялись, калмыцкий тайша
Аюка ему помогал, а кызыл-баши (тетка Каспулата, родная сестра его отца,
была женей иранского шаха Аббаса) относились к нему сочувственно.
Хилар нам подолгу рассказывал, как еще три с лишним десятка лет назад
Каспулат удалой впервые разгромил татарское войско и отбил у крымцев почти
всех русских пленных, как кабардинцы плечом к плечу с русскими теснили и гна-
ли турок под Азовом и Чигири-ном, как по просьбе украинского гетмана охранял
Каспулат переправы через Днепр. Потом наш славный Каспулат участвовал в Бах-
чисарайских мирных переговорах между Москвой и Турцией.