предупреждали, втолкнули в ханскую каюту.
Увидев сидевшего на покрытом коврами возвышении человека средних лет
в раззолоченных одеждах, Кубати вежливо, приложив правую руку к сердцу, по-
клонился. Краем глаза он заметил Алигота-пашу: сераскир заметно горбился, на
морде — подобострастно-искательное выражение. Чуть позади и сбоку юноша
чувствовал жаркое прерывистое дыхание Алигоко. По обеим от входа сторонам
каюты стояли очень, вероятно, важные шишки — калги и нурадины, лица у них
были настороженные, что-то выжидающие и лицемерно угодливые. Взоры
скромно потуплены, но время от времени — зырк из-под внезапно приподнятых
век, зырк! Ни одну мелочь не оставят без внимания!
Раззолоченный человек, сидевший напротив входа под четырьмя малень-
кими окошками кормовой стенки, мелко затряс редковолосой козлиной бороден-
кой — это он беззвучно смеялся.
— Гордый! — кивнув на Кубати, сказал он терпеливо-добродушным тоном.
— Они все, черкесские пши, такие. А в этом, аллах свидетель, сразу видно породу
— с ног до головы настоящий князь. Заметили? Поклонился он точно так же, как
любому старшему по возрасту.
— Можно поучить его хорошему поведению! — высокий, более пышно, чем
другие, одетый сановник выступил на один шаг вперед — это был начальник хан-
ской охраны, любимец Каплан-Гирея (поэтому он и держался смелее других).
Хан только повел в сторону блеклыми невыразительными глазами — и са-
моуверенному вельможе пришлось замолчать и втянуть голову в плечи.
— Ничего, — вздохнул Каплан-Гирей, — будет служить у нас — станет более
воспитанным. Вот как этот, — хан кивнул на Шогенукова.
Кубати отрицательно, но без вызова покачал головой.
— Мы у тебя не спрашиваем сейчас согласия, — чуть раздраженно сказал
хан. — Посидишь до осени на весельной палубе нашего каика и подумаешь. Уве-
дите. И без того мы потратили на этого юного гордеца слишком много слов.
Кубати увели, а Шогенуков получил в тот же вечер щедрые ханские дары.
Князь ликовал, ему и не снилось распорядиться судьбой Кубати настолько выгод-
но. Еще по дороге к морю он разуверился в том, что сможет выпытать у парня
тайну панциря. По всей вероятности, мальчишка и сам ничего не знает... Лишь
одно обстоятельство удручало Алигоко Вшиголового: придется сидеть в этом
пыльном и вонючем приморском поселении все лето. Не сейчас хотят крымцы
двинуть на Кабарду свое войско. Хан решил выждать, пока созреет и будет убран
кабардинскими крестьянами урожай. Им пригодятся лишние запасы зерна, когда
они двинут свои полчища на московитов.
Обиды и притязания Алигота мало беспокоили князя: «Ничего, пучегла-
зый! Как-нибудь договоримся. Не впервой дурить твою умную голову. Все равно
на моей будешь арбе ехать и петь, сам того не зная, мою песню».
* * *
На весельной палубе — смрад и духота. Ряды гребцов — по четыре в каждом
— терялись в сумраке низкого помещения. Кубати усадили на ближнюю к люку
скамью, у прохода. Здесь одного гребца не хватало. Он покосился вправо, туда, где
было вырублено окошко для тяжелого весла, и чуть не вскрикнул: в лицо ему гру-
стно улыбался Куанч. Их разлучили еще утром. Значит, Шогенуков сегодня даром
времени не терял.
Прямо напротив Кубати сидел лохматый и бородатый детина лет пятидеся-
ти с пронзительно голубыми любопытными глазами и курносым носом. Когда он
слегка повернулся и свалявшиеся русые патлы его волос чуть раздвинулись, Куба-
ти заметил, что у мужчины нет одного уха, а левую щеку украшает диковинного
вида шрам, похожий на кружок с хвостиком наверху.
На каждое весло приходилось по четыре гребца, сидящих попарно лицом
друг к другу. От вделанных в пол колец шли цепи, которые прикреплялись к же-
лезному обручу, охватывавшему пояс гребца. Обруч состоял из двух половинок,
которые складывались вместе и замыкались на ключ.
Скоро и Кубати был надежно приобщен к скамье, на которой ему предстоя-
ло и есть, и спать, и трудиться и поте лица, а отдыхать лишь при попутном ветре,
когда судно шло под Парусами.
Надсмотрщик, огромный и толстый боров, щелкнул ключом и повесил его
на связку у пояса, за который была заткнута тяжелая рукоять длиннейшего бича.
Кто-то швырнул сверху лохань с полупропеченным ячменным тестом. Бо-
ров-надсмотрщик отправился в дальний конец палубы раздавать еду.
— Уадыга? (каб. — ты адыг?) — спросил мужчина напротив, — Я так и ду-
мал. Кого только не перевидал тут. На всех языках научился болтать. И на черкес-
ском тоже. Меня Жихарь ищут. Урус я. Этот, — он ткнул пальцем в Куанча, — мал-
кар, я уже знаю. А ты откуда? Из Кабардея? Ага, понятно...
В это время надсмотрщик дошел до их ряда. Жихарь поставил ладони, и в
руки ему шлепнулся комок теста.
— Эй, ты, держи! — рявкнул над ухом Кубати грубый голос. От этого — тоже
равноправного детища рода человеческого — разило потом, чесноком и гнилыми
зубами.
Тесто упало Кубати на колени. Еще за мгновение до этого у пария и в мыс-
лях ничего подобного не было, а тут он схватил тесто и с силой залепил глаза над-
смотрщику. Не теряя времени, привстал, ухватил левой рукой за шею, рванул
вниз, подхватил правой под челюсть и в загривке у борова что-то тихо хрустнуло,
и он всей своей тяжелой тушей грохнулся на пол, растянулся в проходе.
Не зевал и Жихарь: связка с ключами оказалась у него руках еще, кажется,
раньше, чем надсмотрщик упал. Нужные ключи Жихарь тоже отыскал быстро.
Отомкнув свой пояс, Кубати и Куанча, бросил связку в проход.
Галерники шумно и глупо загалдели, к ключам потянулось сразу несколько
рук.
На верхнюю, открытую, палубу выскочили без оглядки, неосторожно, как
три джина из одной бутылки. Совсем не думали о стражниках, но беглецам повез-
ло: караульные были в это время в другой части судна.
Кубати, теперь неслышно ступая, направился прямо к сходням. Еще не ус-
пев спуститься на причал, он заметил, что вся эта часть берега битком набита ох-
ранниками — было их десятка три, не меньше. Правда, службу они несли не
слишком добросовестно. Некоторые спали, привалившись спинами к грудам ка-
ких-то мешков, трое сидящих ближе всех к кораблю, у небольшого костерка, игра-
ли в кости. А вот там, из-за кучи непонятного хлама, поднимаются в ночное небо
тоненькие голубые дымки, отчетливо видные в лучах лунного света. Это несколь-
ко стражников предавались губительному пороку: курили гашиш.
Об отступлении не могло быть и речи. Кубати сделал знак товарищам и
спокойным шагом человека, который знает, куда и зачем идет, зашагал мимо ко-
стра. Жихарь, едва ступив на твердую землю, закачался, как пьяный, и, наверное,
упал бы, если б-Куанч не поддержал его.
— Э?! — спросил один из стражников. — Куда это, а? Зашевелились и ос-
тальные.
Спасительная ложь прозвучала в устах Куанча так просто и естественно,
словно была придумана заранее:
— Вот у этого, — он кивнул на пошатывающегося Жихаря, — чума началась.
А мы с хакимом (каб. — доктор), — он кивнул на отлично одетого Кубати, — уво-
дим его отсюда. Еще всех тут галерников заразит...
— О, аллах... — прошептал стражник и отскочил в сторону.
Его товарищи, сидевшие у костра, попятились на четвереньках в темноту,
высоко задрав свои тугие зады.
Да и то — зрелище было впечатляющим: полуголый волосатый мужик с
мутным взором и отвисшей челюстью, с непослушными ногами (еще бы, восемь