— С удачной охотой, друзья! Вижу, вам попалась дичь крымского происхождения.
Куанч выбежал из-за дома и чуть не упал от изумления.
— Хорошо? Ладно? — подмигнул ему Кубати. Нальжан с тревогой покачала головой, хотя видно было по всему, что она радуется.
Сана выглянула из дверей женской половины, встретилась взглядом с Кубати и опустила глаза.
— Заходи, заходи в дом, брат мой Канболет, — чуть торопливо сказал Емуз.
— У нас сегодня гость…
Канболет вошел и слегка запнулся у порога: навстречу ему поднялся тот самый молодой человек в черной черкеске, с которым они плыли на одном судне из Крыма.
— Твое имя я уже знаю, достойный сын Каральби Тузарова, — тихо произнес молодой человек. — Знаю и нелегкие пути твоей жизни. А меня зовут Джабаги Казаноков…
— Тем лучше, — улыбнулся Канболет. — Значит, мне придется поменьше говорить, а побольше слушать.
О многом переговорили и тот вечер трое мужчин. Беседа спокойная, неторопливая затянулась до полуночи. Некоторое время принимал в пей участие и Кубати: Джабаги хотелось услышать именно из его уст о подробностях роковой встречи Исмаила Хатажукова с братом-убийцей и Алигоко.
— Вот кто истинный виновник всех несчастий, — сказал Джабаги. — Подстрекательский шепот Вшиголового страшней огня и кинжала.
— Я это понял слишком поздно, — угрюмо пробасил Канболет.
— Получит ли наконец этот стервятник заслуженную награду? — с негодованием спросил Емуз, обращаясь к Джабаги.
— Должен получить. Только трудно сказать, каким образом… Хоть он и не пользуется поддержкой других князей, а Хатажуков теперь, после того как я открою ему глаза, возненавидит Алигоко еще больше, — даже тогда наказать его будет непросто. Ведь Вшиголовый сейчас — первый друг ханского сераскира, этого туполобого спесивца Алигота-паши…
— Каким образом его наказать, знаю я, — недобро усмехнулся Тузаров. –
Все равно Шогенуков спать спокойно не будет, пока я жив. И жирнокурдючный Алигот мечтает увидеть мою голову отдельно от туловища. А потому — да и не только потому — я должен добраться до Вшиголового раньше, чем он с помощью сераскира доберется до меня.
Джабаги Казаноков рассеянно тыкал ножом в кусок жареной оленины.
— Вот на это, милый мой Канболет, я ничего не могу тебе ответить, — сказал он. — Мое дело мирное. И мне удалось уже помирить не одну пару кровных врагов.
Тузаров посмотрел в его строгие, но затаенно-улыбчивые глаза и понимающе кивнул головой.
— А что ты не поделил с Алиготом-пашой? — спросил Джабаги.
— Почему не поделил? — засмеялся Канболет. — Дележка у нас была дважды. Первый раз в Бахчисарае, когда люди Алигота «поделили» наше с Кубати имущество, — заодно они хотели разделить на части и наши тела, — а второй раз
— сегодня утром. Только «дележкой» алиготовского снаряжения и оружия двух его людей на этот раз занимались мы с Кубати. Вернул паша свой должок…
— Так вот с кого ты снимал руно! — с уважением посмотрел на Канболета Емуз. — И ты их…
— Нет, зачем? Все остались живы. Не мог я убивать пашу. Если бы он хоть дрался как мужчина. Или бы серьезно поранил моего парнишку… Но этот презренный трус оказался — хвала аллаху! — и никудышным стрелком. А ведь ружье у него было хорошее.
Емуз залпом опустошил чашу с махсымой и вытер усы ладонью.
— А я решил, что мальчик зацепился ухом за колючую ветку… — Хозяин дома немного помолчал, потом озабоченно вздохнул: — Не пустится ли теперь сераскир на новые грабежи и бесчинства?
— Пустится, — сказал Джабаги. — Только не потому, что его сегодня самого остригли. Я знаю, что крымское ханство не сегодня-завтра потребует от адыгов новую дань. Прежний ясак хотят увеличить в десятикратном размере.
— В дссятикра-а-а-тном! — поразился Емуз. — Но это невозможно! Они и так довели народ до обнищания.
— Да. Невозможно. И потому… будет война, — закончил за Джабаги Тузаров. — Я ее чувствую, как собака чувствует след зверя, который опережает ее на полсотни шагов. К тому же я только что из Крыма.
— А я еще и из Турции, — сказал Казаноков. — Война султана с русским царем неизбежна, хотя его посол в Истамбуле, чтобы оттянуть начало войны, не жалеет золотых червонцев для подкупа турецких сановников. Встречался я с этим послом. Только новенькие русские червонцы ему тоже нравятся, и он, как шепчутся в посольстве, уже «упрятал» половину из двухсот тысяч русских монет в свой карман. А султан Ахмед Третий не устает кичиться силой своих войск. Для поднятия духа он каждый день, в сопровождении огромной свиты, иностранных послов и уличных зевак, ездит за город и повергает всех в восторженное изумление дальностью стрельбы из лука. Говорят, еще никто в мире не смог пустить стрелу на такое расстояние — больше тысячи шагов. Что же, парень он здоровый, как ногайский вол. Да сейчас не об этом речь. Готовиться к скорому нападению татар — вот что нам надо делать.
— Значит, ясак, который мы обычно платили, их уже не устраивает, — задумчиво сказал Емуз.
Тузаров в сердцах ударил кулаком по колену:
— А зачем им отщипывать от лепешки раз в год по кусочку, если они считают, что могут съесть ее сразу целиком?
Емуз взял со столика нетронутую лепешку и оценивающе посмотрел на нее:
— Не подавятся?
— Думаю, что подавятся, — сказал Джабаги. — Особенно, если русские нам помогут, как это уже не раз случалось.
В хачеш вошла Нальжан, держа в руках столик-трехножку с разложенными на нем дымящимися кусками молоденькой козлятины. Из-за ее спины показалась Сана, а за ней появился Кубати. Его ухо было залеплено лоскутком белой ткани, пропитанной медом. Юноша и девушка быстро убрали столики с недоеденной олениной. Едва они скрылись за порогом, как расторопный Куанч внес свежую воду и крепкий мармажей.
Когда эта маленькая суматоха, сопровождавшаяся шутливыми замечаниями со стороны мужчин и смущенным, сдержанным смехом со стороны женщин, улеглась, а Емуз, Канболет и Джабаги снова остались втроем, хозяин дома сказал:
— Братец мой Канболет! Ты спроси у нашего Джабаги, о чем ему напоминает этот козленок. — Емуз улыбался добродушнейшим образом. — Спроси. Можешь услышать кое-что интересное.
— Стоит ли, дорогой Емуз? — Казаноков вяло махнул рукой.
— А в самом деле? — оживился Канболет и дотронулся до рукава Джабаги.
— Да нет, неловко мне об этом… — скромничал Казаноков.
— Тогда я сам расскажу, — заявил Емуз. — Ты ведь знаешь, какая голова у нашего гостя. Вот сейчас он ею досадливо покачивает. Так она ему служит не только в серьезных делах, но иногда и в забавных случаях. Один из таких случаев как раз и связан с козленком. Правда, с живым, а не вареным. А дело было так. Четверо крестьян имели пасеку и общего козленка. В ожидании, пока он подрастет и его можно будет заколоть, они заранее условились, кому из них будет принадлежать левая передняя нога, кому задняя правая и так далее. Однажды козленок поранил одну из своих четырех ног. Будущий хозяин этой ноги взял и перевязал ее тряпочкой. Козленок некоторое время прыгал на трех. Как-то вечером он неловко приблизился к пламени костра, и повязка на больной ножке загорелась. Бедный малыш стал метаться по всей пасеке, огонь попадал на камышовые крыши ульев, на стенки шалаша — и вся пасека сгорела. Владельцы трех здоровых козлиных ножек обвинили во всем четвертого своего товарища: это он должен возместить понесенный ими ущерб. Старик-судья Уори-дада решил дело в пользу обвинителей. Такое решение вызвало среди односельчан споры. А тут оказался поблизости Джабаги. Уори-дада обратился к нему с просьбой рассудить, кто прав, кто виноват. И тогда Джабаги сказал: «Козленок скакал и разносил огонь на трех здоровых ногах, раненая ножка в этом не участвовала. Значит, и отвечать за пожар и убытки должны хозяева трех здоровых ног. Они обязаны выплатить четвертую часть стоимости пасеки ее четвертому совладельцу». Все селение в один голос одобрило приговор Казанокова. Канболет рассмеялся от души: