- Если бы все это можно было предотвратить… Я бы все для этого сделал. И я это сделал, - он посмотрел на меня, буравя стальным цветом глаз. Я ничего ему не сказала. Отвернулась. Мне было больно. Внутри першило от странного чувства вины, тоски и необъяснимой тревоги.
На утро интернет взорвался заголовками: «Отец отвез Еву в больницу, чтобы она заразилась опасным вирусом», «Бесчеловечность или забота о будущем? Ева посетила опасных больных», и прочие угнетающие подробности моего посещения больницы. Я помнила их лица, обеспокоенные, серые, с впалыми щеками и блестящими глазами. Плевки, ухмылки и метания
рук. Мне жалко было этих мальчишек, правда. Если бы я могла им сказать, что с радостью поменялась с ними местами, но я не могла.
Папа уехал на несколько дней в командировку. Он приказал маме никуда не выходить, бугаям строго следить за тем, чтобы мы сидели дома. Возле дома бесновались журналисты. Они жаждали грязных подробностей. Кто-то прознал про мою драку с Пончиком, и снова посыпались сальные статейки о том, какое чудовище породила наука. Я стала не просто идеальным организмом, я стала роботом, сверхчеловеком, гибридом, биологическим оружием, способным не только выживать в любых условиях, но и убивать.
Мама плакала, читая статьи. Я сидела рядом на полу, играла с куклой, а она с ногами на диване, планшет на коленях, бокал вина в руке.
- Боже, боже мой… - шептала, а слезы пятнами растекались под глазами. Я хотела сказать ей, что может, однажды все эти люди поймут, что я обычный человек и отстанут. Что наверняка есть способ — это доказать. Я хотела сказать маме, как люблю ее, и это самое важное. Но я почему-то молчала. Только смотрела на нее, красивую женщину, которая невероятно устала быть мамой человека, созданного ради спасения человечества.
- А! – вскрикнула она, бокал упал на пол, вино кровавым пятном побежало под стол. Я вскочила, схватив куклу, чтобы она не запачкалась.
- Девочка моя – это правда? – мама тыкала пальцем в планшет, а там я и папа, и тот усатый доктор входим в здание больницы. Мама не знала, оказывается. Я кивнула осторожно. Она закрыла лицо, стала раскачиваться, я бросилась к ней.
- Мамочка, ничего же страшного не случилось! Они все там болеют, а я нет, видишь, все хорошо! – мама обхватила мою шею руками, уткнулась носом в волосы и громко всхлипывала.
Вечером мы вдвоем с ней ужинали. Мама зажгла свечи, надела длинное алое платье. Она смотрела ласково и нежно, но было что-то еще в ее глазах. Я видела, что мама несколько не в себе: она странно улыбалась, одними уголками рта, а руки ее все время танцевали в воздухе, выписывая овалы. Она что-то мурлыкала, напевая то ли песенку, то ли молитву. Я радовалась, что она не плачет, но и тревожилась, уж слишком ее поведение было нелепым.
- Ну вот и все славно, - мы сидели рядом, на столе блюда с овощами и кусками мяса. Мама пьет как обычно вино, мне она поставила стакан апельсинового сока. – Пей, моя девочка, и пусть все наконец пре… - она заморгала, закашлялась наигранно, – и пусть все будет хорошо.
Я огляделась, удивляясь, что дома никого больше не было. Обычно еду подавала тетя Гюльнар, а бугаи топтались на пороге, осматриваясь, и прячась в прихожей. Но ни тети Гюльнар, ни охранников не было. Тихо, темно, странно. Я стала пить сок, мама жадно за мной наблюдала. Она допила вино, налила снова. Лицо раскраснелось, отливая алым, как платье. Красивая, если бы не пугающий блеск глаз, если бы не пылающие щеки.
- Знаешь, я всего этого не хотела, правда, - начала мама говорить торопливо, будто опаздывала выговориться и буквы слипались, сыпались, сливаясь в предложения. – Думала это его дурь, я соглашусь, а будет все иначе. Но все эти договоры, интернет, журналисты, черт бы их побрал! – повысила голос, и будто испугалась, снова притихла. Я допила сок, мама встала и взяла кувшин с середины стола, налила снова. Я ковыряла салат, есть не хотелось. Стала кормить Страшидлу.
- Куколка твоя любимая, да? – мама нежно погладила меня рукой по волосам. – Детство, самая чудесная пора, которую мы у тебя отобрали… И кто виноват? Я…Я виновата… Надо было тогда орать, бежать, а я… поверила ему. Милка умерла, Милка… Если бы ты знала, что такое потерять
любимого человека, – мама кривлялась, передразнивая папу, - я и поддалась. Дура. Твоя мама – дура. Страшидла, - засмеялась, - как твоя кукла.