— Я слушаю вас, — сказал Харпер.
— Это началось, когда Денни исполнилось уже почти два года, а Ширл только-только появилась. Он стал плакать, когда Рита укладывала его спать. У нас в доме две спальни, понимаете. Ширл спала в детской кроватке в нашей комнате. Вначале я думал, что он плачет из-за того, что ему перестали давать бутылочку перед сном. Рита сказала, что не стоит из этого делать трагедию, пусть все идет своим чередом, он сам разберется с этим. Но именно так начинают портиться дети. Вначале вы им все разрешаете, поощряете их. Затем они разбивают ваши надежды. Сделают беременной какую-нибудь девку или начинают колоться, вы понимаете меня. Или становятся голубыми. Можете ли вы представить себе — просыпаетесь как-то утром и обнаруживаете, что ваш ребенок... ваш сын — голубой?
Быстро поняв, что он просто так не прекратит это, я стал сам его укладывать вечером. И если он не переставал плакать, я устраивал ему хорошую взбучку. Рита как-то заметила, что он все время повторяет слово «свет». Ну ладно, я не знаю. Когда дети такие маленькие, никогда нельзя разобрать, что они говорят. Только матери понимают их.
Рита хотела купить ему ночник. Одну из этих штуковин с нарисованным Микки Маусом или щенком Хакл-берри. Их обычно вешают на стенку. Но я ни за что бы ей не позволил. Если ребенок в раннем детстве не преодолеет страх перед темнотой, то он уже никогда потом не сделает этого.
Так или иначе, он умер летом, сразу после рождения Ширл. В тот вечер я уложил его в кроватку, и он тут же начал плакать. Я услышал, что он что-то сказал. Он указывал прямо на шкаф: «Страшила, — сказал ребенок. — Там страшила, папочка».
Я выключил свет и вернулся в нашу комнату, где спросил Риту, для чего она учит ребенка подобным словам. Она сказала, что никогда не учила его чему-либо подобному. Я хотел наказать ее за вранье, но сдержался и только обозвал ее чертовой лгуньей.
Это было неудачное для меня лето, понимаете. Я смог найти работу только на товарном складе, где грузил на грузовики «Пепси-Колу» и всегда сильно уставал. Ширл каждую ночь просыпалась и плакала, а Рите приходилось брать ее на руки и убаюкивать. Честно говоря, у меня иногда было такое настроение, что хотелось выбросить их обоих в окно. Боже, дети иногда могут свести с ума. Да так, что хочется убить их.
Ну ладно, в общем малыш разбудил меня, как по графику — в три часа ночи. Еще полностью не проснувшись, я отправился в ванну, и Рита попросила меня проверить, что там с Дени. Я сказал, что она и сама может это сделать и вернулся в кровать. Я уже почти заснул, когда она закричала.
Я поднялся и пошел туда. Малыш лежал на спине и уже был мертв. Кожа у него была белая, как пол в этой комнате. Кроме тех мест, что были... были запачканы кровью: ноги сзади, голова, зад... ягодицы. Его глаза остались открыты. И это было хуже всего, понимаете. Широко открытые и остекленевшие, как глаза маски, которую нацепил на себя какой-нибудь шутник. Так на фотографиях выглядят наши ребята во Вьетнаме. Но ребенок не должен так выглядеть. Он был мертв. Замотан в пеленки и одет в резиновые штанишки из-за того, что в последнее время стал опять под себя мочиться. Но все равно я всегда любил его.
Биллингз медленно покачал головой, и на его губах снова проступила эта его неестественная улыбка.
— Рита кричала и никак не могла успокоиться. Она попыталась взять его на руки и покачать, но я ей не позволил. Полиция не любит, когда вы что-то трогаете в подобных случаях. Я знаю, что...
— Вы уже тогда знали, что это был страшила? — спокойно спросил Харпер.
— О, нет. Еще нет. Но я кое-что заметил. Тогда я не придал этому особого значения, но в памяти у меня это осталось.
— О чем вы?
— Дверь шкафа была открыта. Не сильно. Совсем чуть-чуть. Но я помнил, что оставил ее закрытой. Понимаете? Там были мешки с грязным бельем. Детям нравится в них возиться. Денни мог залезть туда и задохнуться. Понимаете, о чем я?
— Да. А что было потом?
Биллингз пожал плечами.
— Мы похоронили его, — он с отвращением посмотрел на свои руки, которые бросали землю на три маленьких гробика.
— Было расследование?
— А как же, — глаза Биллингза полыхнули каким-то сардоническим блеском. — Явился какой-то деревенский придурок со стетоскопом и черным саквояжем, полным мятных конфет, с дипломом какого-то дешевого колледжа. Он сказал, что это смерть в младенчестве! Вы когда-нибудь слышали подобную чушь? Ребенку было уже три года!