- Прости, прости. Пойду я. Скажи, заболела, запила. Да и какая разница теперь.
Она собирался уйти, но остановилась на пороге и оглянулась:
- Ты бы уезжала отсюда, Ирадушка. Ведьма же прокляла деревню. Знаешь, как она кричала? Ох, люди так не кричат. Будто дьявол какой-то своим мерзким голосом ревел. Проклинаю, мол, всю вашу деревню, пусть останется здесь к осени пустое место, и бурьяном зарастёт. Что-то будет ещё, Ирадушка. Езжай, спасайся.
Наконец, она ушла.
В тот день, действительно, приехала оперативно-следственная бригада. Останки ведьмы перенесли в ФАП для вскрытия, на следующий день их должны были похоронить. К счастью, судмедэксперт был человек опытный. Увидев, что я одна представляю в колхозе советскую медицину, он взял все хлопоты на себя, чтобы уберечь меня от контакта с обгорелым телом Касьяны. На следующий день, действительно, останки увезли. Кстати, вскрытие показало, что Касьяне на самом деле было не менее шестидесяти лет. Клянусь, милые мои, всем что у меня есть, при жизни она выглядела максимум на хорошие, красивые тридцать.
В деревне остался следователь. Наш ФАП закрыли, мы ждали со дня на день нового фельдшера-заведующего. Следователь опрашивал жителей, в том числе и меня. Я рассказала о конфликте Зои Павловны и Касьяны, стараясь не упоминать Любовь Васильевну. Её, впрочем, тоже опросили, но она пока не признавалась.
На следующее утро после того, как ведьму похоронили, в деревне начался сущий ад. Не знаю, сработало ли то проклятье Касьяны или же что-то тёмное, плохое, бывшее в самих людях на фоне страха и горя прорвалось наружу. Тут и там, как будто совершенно беспричинно, вспыхивали ссоры и драки. Вспоминались былые обиды, вскрывались измены и предательства, сосед шёл на соседа, друг на друга, брат на брата. Началось всё с того, что «кобели» собрались помянуть Зою Павловну, перепились и подрались впрах. Кому-то сломали руку. Тут же появились родственники потерпевшего, оказали силовую поддержку, прибежали ещё люди. За околицей началась массовая драка в сто мужиков. Тут же вспыхнула старая распря между молодыми девками за какого-то местного Игната, возмутителя сердец, пошли в ход скалки и черенки от лопат. Кто-то обвинял соседа в воровстве, в качестве аргументов шли кулаки. С полевого стана привезли на тракторе троих избитых механизаторов – не поделили бутылку водки. В общем, к полудню вся деревня стояла на ушах.
Ко мне прибежал председатель колхоза товарищ Стёпкин:
- Ирада, открывай медпункт. Самых тяжёлых мы в район отправляем автобусом, но многим тут помощь нужна будет. Ты хоть и санитарка, но вас же учили первую помощь оказывать. Любовь Васильевна себя лучше чувствует, сказала, тоже подойдёт. А там и фельдшер новый приедет.
Я немедленно побежала и открыла ФАП. Тут же потянулись вереницы пострадавших: разбитые носы и головы, сломанные пальцы, синяки да ссадины, выбитые зубы. Я выбивалась из сил, очень боясь при этом напортачить с шиной или перевязкой. К счастью, когда я уже еле стояла на ногах, подошла Любовь Васильевна и взялась за дело.
Когда поток увечных немного схлынул, я смогла перекинуться парой слов с акушеркой.
- Как вы? – чувствуя себя очень неловко, спросила я. Любовь Васильевна была трезва, но выглядела плохо. Невыразимая мука сидела в её глазах. Она пожала плечами:
- Ничего. Хочу дочку дождаться, хоть обнять её напоследок, наговориться. А потом с повинной пойду. Только боюсь, что не дождусь. Сдадут меня, непременно сдадут. В деревне-то знают уже, что я её сожгла. Тут ничего не утаишь. Раньше бы я в такое не поверила, что прохоровцы в такой ситуации своего сдадут, а теперь, вишь, что творится. Ведьмино проклятье. Человек человеку волк. А я так хочу Настеньку свою увидеть, пока я ещё на свободе. О, смотри, Толька Семёнов хромает, рожа разбита. Готовь перевязку.
А на следующий день с утра председатель Стёпкин назначил общее колхозное собрание. Под самыми страшными карами велел явиться всем. Собрание проводилось на открытом воздухе, на площади перед конторой. В толпе поминутно вспыхивали перебранки. Я боялась, что вот-вот снова начнётся массовая драка. Участковый Серёга мелькал в толпе, чуть не плача.
Товарищ Стёпкин подошёл к микрофону и зычно повелел:
- Тихо! Тихо, я буду говорить. Народ, я речей толкать тут не буду. В общем, Зоя Павловна, фельдшерица наша, перед смертью написала письмо, обращённое ко всем нам. Я сейчас его зачитаю.
Толпа притихла. Председатель вытащил из кармана конверт, вынул из него письмо и принялся читать:
- «Дорогие прохоровцы. Я пишу очень быстро в редкую минуту ясного сознания, поэтому сразу к делу. Не знаю, известно ли это вам, но у меня вышел конфликт с жительницей Прохоровки Касьяной Воропаевой. Многие из вас считают её ведьмой. Опуская подробности, скажу, что она явилась ко мне домой, сказала, что прокляла меня насмерть и потребовала, чтобы я встала перед ней на колени на колхозном собрании. Я прогнала её вон. Свидетельницей тому была наша санитарка Ирада Наврузова.