- А голова болит?
Зоя Павловна поморщилась:
- Ну, болит немного, и что? Это, знаете ли, бывает, когда плохо поспишь. Сейчас приму анальгину. Давайте работать, коллеги.
У Любови Васильевны задрожали губы.
Видно было, что он хочет что-то сказать, но сдерживается усилием воли, опасаясь вновь разгневать фельдшерицу.
На следующий день Зое Павловне стало хуже. К головным болям прибавилась тошнота, озноб.
- Похоже, грипп, - улыбаясь, сказала она. - Что же делать, придётся самой себе больничный открывать.
- Зоя Павловна! – не выдержала Любовь Васильевна. – Не могу я молчать! Пожалейте себя, пожалейте нас. Вы же видите, что происходит. На следующий день, как вы с Касьяной поссорились, у вас это и началось. Бейте меня, режьте, но выслушайте. Мы вас очень любим, Зоя Павловна, вся деревня любит. Хороший вы человек, идейный, смелый. Вы нам нужны, очень. Я к вам, как к дочери отношусь. Пожалуйста, не себя – нас всех пожалейте.
- А что вы конкретно предлагаете, Любовь Васильевна? – хмурясь, спросила Зоя Павловна.
- Попросите прощения у ведьмы. Переломите свою гордость.
Помните, милые мои, как я рассказывала, что испугалась ведьминой ярости, когда Касьяна увидела плакат? Так вот, реакция Зои Павловны напугала меня ещё больше. Столько благородного гнева было в ней, столько презрительного укора, когда она встала, выпрямилась, как берёзка, вскинула гордо голову и грозно молвила:
- Как вы смеете, любезная, говорить мне такие вещи? За кого, собственно, вы меня принимаете? Мне, советскому фельдшеру, повиниться перед шарлатанкою? А в чём конкретно, позвольте осведомиться? В том, что в тысяча девятьсот семьдесят шестом году, в начале десятой пятилетки, я не верю в ведьм, в колдовство, в тёмную магию? В этом моя вина? Сколько мы уж боремся с суевериями, с невежеством, с косностью ума, и своими глазами видим плоды этой борьбы. Полетел бы Гагарин в космос, если бы мы верили в летающее помело, а не в химию и физику? Как вам не стыдно! Я говорила уже, чтобы вы не смели надоедать мне с этой чепухой. Отныне будем общаться
исключительно по работе. Ещё одно слово на эту тему – и я начну вас искренне презирать!
Любовь Васильевна натурально заплакала:
- Не губите себя, Зоя Павловна, вы нас всех убьёте этим! Жалко вас, мочи нету! Убьёт вас эта сука, и вновь сухой из воды выйдет.
- Я вас предупреждала. Более я с вами не разговариваю. Ирада Георгиевна, - обратилась она ко мне, - оставляю вас за старшую. Я, пожалуй, действительно, отлежусь немного, чтобы вас тут не перезаражать. Вы знаете, где я живу, при малейших затруднениях идите прямо ко мне. Да, будьте любезны здесь санобработку сделать, и сами, пожалуйста, промойте носоглотку физраствором, не знаю, оксолиновой мазью нос намажьте. Грипп – штука весьма заразная.
Не смотря в сторону плачущей Любови Васильевны, фельдшерица ушла.
До конца дня Любовь Васильевна у себя в акушерской пила разбавленный спирт, вытирала покрасневшие глаза и бормотала что-то себе под нос. Со мной он не хотела разговаривать, была угрюма и попросила её не беспокоить.
- Ведьма, проклятая ведьма, - время от времени выкрикивала он из-за двери. Мне было сильно не по себе.
На следующее утро я первым же делом пошла справиться о здоровья Зои Павловны. У её дома я застала удивительную сцену. Калитка вдруг распахнулась, и на улицу пулей вылетела Касьяна. Волосы её были взлохмачены, будто ведьму только что как следует оттаскали за них. Следом выскочила грозная Зоя Павловна.
- Вон отсюда! - гаркнула она. – Чтобы духу вашего тут не было, Воропаева! Я вот выздоровею и примусь за вас как следует. Вы мошенница! Тюрьма по вам плачет!