Резкий поток холодного воздуха и скрежет металла оглушают. В голове пульсирует, глаза болят, а человек, сидящий в темноте, кажется, почти даже двигается.
Легче не становится, хотя поток слез прекращается.
– Кто ты? – слышится из темноты. Кажется, губы того человека шевелятся.
– Лиз, – с трудом удается ей выдавить из себя.
Она все еще в ящике, но одной из стенок больше нет. Лиз все еще не может двигаться, мышцы сводит и колет, двигаться совсем нет сил, хотя она лежала очень долгое время. Слышится лязг цепей. Человек движется ближе.
– Помочь встать? – он стоит так близко, что Лиз чувствует его запах. Накатывает тошнота. Она пытается отвернуться и зажать рот ладонью.
– Ничего, ты тут недавно, да? Привыкнешь.
– Чем? Чем так сильно пахнет? Голова… кружится.
– Не знаю, тут всегда так. Там, откуда тебя принесло, вообще нет никаких запахов. Они туда всех новичков отводят.
– Что ты… говоришь? – темнота сменяется темнотой.
– Эй? – мальчик трясет ее за плечо. Девочка лежит на полу его комнаты без сознания, повсюду разносится запах рвоты, лодыжка все еще ноет, кровь все не хочет останавливаться. Впервые что-то так отвлекает от собственных мыслей.
К решеткам подошла эта девушка, смотрит прямо, прожигая обоих презрительным взглядом.
– Что с девочкой? – спрашивает она.
– Ее стошнило. А потом в обморок упала.
– Хочешь выйти?
Мальчик промолчал. Она задавала этот вопрос каждый день уже… несколько месяцев, наверное.
– Она очнется. Эта слабенькая какая-то. Скоро придут и уберут здесь все.
Казалось, девушку совсем они не интересовали. Всем наплевать.
Мальчик опускается на пол.
– Почему я все еще не умер?
∞∞∞
Ты слышишь меня? Послушай, как бьется мое сердце… пока оно еще бьется. Совсем-совсем скоро я заменю его на какие-то железки, как у каждого жителя Первого Мира. Тогда все, что останется от меня, – теплая кожа. Хотя – ты же знаешь – и ее сейчас пересаживают. Но Кукла не потребовала от меня жертвовать еще и ее. Мне говорят сражаться: за кого, против кого? Разве могут дети вообще сражаться? А я должна, мы с тобой должны, только так тебя вернут ко мне, Лиз. И тогда ничто не будет важно.
– Я согласна, – Милли смотрит на Куклу прямо, без колебаний принимая условия.
– Долго же ты. Если бы Королева не признала тебя, ни за что не стала бы так тянуть.
– А что, убила бы меня? – Милли насмехается. Конечно, кто посягнет на жизнь ребенка? Уголовный кодекс, ответственность…
– Именно, – твердо произносит Кукла с толикой раздражения в голосе.
…остались в прошлом. Это другой мир – за то недолгое время, проведенное здесь, она поняла эту простую вещь. Никаких преимуществ, никаких сладостей. Никакой защиты. Но зато здесь не будет родителей и будет Лиз.
Милли тяжело вздыхает, опуская голову.
Впервые ей так страшно. Она не знает, что ее ждет. Милли поняла, что все, что она встретила в Туманности, было иллюзией. А происходящее сейчас с ней – уже реальность, и Лиз где-то далеко, совсем одна. Она ведь такая трусиха, плакса. Она не справится. Да и Милли, чувствуя, как безумно бьется сердце в последний раз, осознает, что одна не сможет. Время идет слишком быстро. Отражение ее такое слабое, значит, она должна стать сильнее кого бы то ни было. Взрослая, совсем как… они.