– Я тоже. Я хочу выйти отсюда, – проговорил он, поднимая взгляд на Куклу. Та кивнула, открывая камеру.
– Добро пожаловать в отряд теней Первого Мира, бойцы.
∞∞∞
Когда Милли открыла глаза, вокруг стояла тишина. За окном был полнейший штиль. Кажется, этой ночью спали даже птицы. Но стоило Милли прислушаться к собственному дыханию, как она услышала едва различимый скрип. На секунду девочка даже задержала дыхание. Скрип повторился. Милли подскочила на кровати, не чувствуя ожидаемой слабости. Страх впервые показался ей таким физически ощущаемым. Он липкими лапами обхватил все ее тело, девочка прижала к груди не слушающиеся сейчас руки к груди. Раньше это помогало справляться со страхом, потому что она чувствовала, как бьется ее сердце, а это означало, что она до сих пор жива. Но что она сейчас? В груди теперь сидели шестеренки – простая версия вечного двигателя. С этого момента Милли была бессмертна. По крайней мере, ее жизнь больше не была подвластна времени. Но, что было более важно, она помнила. Помнила, на что она променяла свое сердце.
– Лиз! – прошептала она в пустоту. Хотелось надеяться, что они бы встретились после ее пробуждения. Как долго она была без сознания?
Соскочив с кровати, девочка выбежала из комнаты, чувствуя невероятный прилив энергии. Хотелось бежать как можно дольше.
Шлепая по кафельному полу босыми ступнями, слыша свист в ушах, Милли не чувствовала, как пульсирует кровь в голове, она не чувствовала, как краснеет лицо, не чувствовала, как ранит собственные ноги, как ноет шов на месте вставленного механизма, не чувствовала практически ничего. Кроме огромного желания наконец увидеть сестру.
На выходе из импровизированной больницы стояла Кукла, которая уже, кажется, ожидала ее. На лице девушки не отразилось абсолютно никакого удивления или хотя бы удовлетворения. Только легкое раздражение.
– Иди за мной, – Кукла медленно повернулась и исчезла в темноте ночи.
Стоило Милли выйти из здания, как ее ослепил неожиданно яркий свет. По каменной тропинке, по которой неспешно двигалась Кукла, идти было очень неприятно. Адреналин утих, сотни ощущений: от зуда до боли, пронзили все тело. Царапающие ступни в кровь мелкие камешки не ощущались так, как должны. Раны, царапины – это больно. Теряя кровь, ты с каждой каплей живешь ровно на минуту меньше. Теперь все стало иначе. Была ли Милли до сих пор человеком?
За спиной девочка услышала протяжный скрип и испуганно обернулась.
Источник света, сначала показавшийся фонарем, наклонился, неестественно изогнувшись в нескольких местах, словно беспозвоночное животное, и светил прямо в лицо Милли. Будь у него лицо, девочка могла бы решить, что он смотрит на нее.
– Это светлячок, немного видоизмененный, не обращай внимания, он просто любопытствует, – не поворачиваясь и ни на секунду не останавливаясь, произнесла Кукла.
– Здесь вся техника живая? – вернув самообладание, спросила Милли.
– Разумеется, нет. У меня не так много материала, чтобы модифицировать всех бесполезных роботов и оживлять их; а в Первом Мире не так много живых созданий, чтобы рисковать ими, пытаясь продлить работоспособность техники.
– А я? Кто теперь я?
– А кем ты себя ощущаешь? Будешь сражаться за Королеву, ради ее благополучия побеждать врагов – считай, сейчас ты солдат. Боец. И будущая тень.
– Теперь я даже не могу называться ребенком? Впрочем, это теперь неважно. Где Лиз?
– Может, хватит вопросов? – раздраженно бросила Кукла из-за плеча. – Вы скоро встретитесь.
Милли притихла, продолжая идти ровно и твердо. После операции все еще ощущалась некоторая слабость, но она старалась держаться ради Лиз.
Прошло столько времени, что она практически забыла лица всех, кого знала. Лицо учителя ужасно сложной истории, которое она обещала никогда не забывать, чтобы однажды уничтожить за все мучительно сложные задания, которые он давал; добродушное лицо Теи, которую видела чаще родителей; лица родителей, которые всегда строго смотрели на близнецов с картины в гостиной и фотографий в учебной комнате. Казалось, прошло не меньше нескольких лет: она практически не помнила даже лица сестры. Все, что осталось в голове, – бесконечные картинки той жизни, к которой она больше не вернется.