«Мы пробыли здесь так долго, а для отца и других людей не прошло и часа?», – любопытство и настороженность сжимали сердце. Кевина наполняли разные чувства, но ни одно из них не давало ему чувства радости, ни одно из них не помогало забыть о том воспоминании о маме, ни одно не удалило из головы воспоминания о холодных руках отца и его спокойном взгляде. И ни на секунду он не забывал об Исиде, которую оставил в том мире, опасном для них; об Исиде, которая совсем ничего не знала, которую он так хотел уберечь от всех надвигающихся трудностей.
– Кевин, идем, – Стинки появился из-за спины, хватая его за плечо одной рукой и держа во второй трость и странную треугольную книгу. Двери за их спинами захлопнулись. Снаружи играла веселая цирковая музыка. За несколько минут, которые они провели в библиотеке, окружающая обстановка изменилась. Всюду летали разноцветные шары, как парке развлечений, акробаты и фокусники зазывали людей в шатер, установленный в нескольких метрах от них.
– Добро пожаловать, в Четвертый Мир, Мир Лжецов, Кевин и Стинки.
Перед ними стояла красивая светловолосая женщина в шляпе и костюме наездницы, на брюках у нее висел хлыст, которого она то и дело касалась спокойным и уверенным движением. Черты лица словно были выверены по линейке, женщину можно было описать одним словом: симметрия. Костюм сидел идеально настолько, что сливался с ее телом: она излучала опасность.
Она улыбалась одними губами, но взгляд был устремлен только на владельца театра. Женщина словно задавала ему вопрос, не стараясь показаться слишком настойчивой – молча. Стинки поклонился в ответ на приветствие, пряча книгу в полах своего плаща. Женщина удовлетворенно кивнула и поклонилась.
Кевин снова почувствовал себя не в своей тарелке. Находиться в окружении детей ему было комфортно: в доме Моники (конечно, там он встречался с Робом, от которого по спине каждый раз бегали колющие мурашки), в замке, когда они были на празднике. Он сталкивался со взрослыми так редко, что начал отвыкать от их присутствия в жизни. И это настораживало еще сильнее.
В школе, отвечая на уроках, Кевин был уверен в себе, потому что он мог соответствовать ожиданиям преподавателя. Дома он мог равняться на отца. Говорили они совсем редко, и это только облегчало ситуацию: мальчик с легкостью подстраивался под любые условия, которые диктовали ему взрослые. С пор, как они с Исидой попали в Первый Мир, прошло не так много времени, но каждый день выбивал его из привычной картины жизни: он ничего не знал, все время чувствовал опасность, хотя все, казалось бы, было отлично, дети, с которыми он успел познакомиться, совсем не были похожи на детей: иногда он улавливал что-то, что сближало их, трудности, которые, похоже, каждый из них пережил. Но Стинки с его непонятной манерой одеваться и говорить, Дизейл, который улыбался приветливо, но жил в таком месте, от которого у самого Кевина сердце колотилось как безумное. Невероятно умная Дама Пик, которая единственная постаралась с пониманием отнестись к его вопросам и замешательству. Кевин видел огромную пропасть, которая была между ними. Раньше он бы назвал это недостатком знаний. Сейчас мальчик понял: взрослый мир всегда отличался от мира детей, и сколько ни пытайся приблизиться, понять их до конца ты не сможешь.
Время, которое показывали часы, двигалось совершенно с разной скоростью в каждом из миров. А самого Кевина, казалось, стояло совсем. Было ли это, потому что внутри он родился в Шестом, или потому что он просто хотел вырасти как можно скорее?
Взрослые пугали, потому что он никак не мог понять, что происходит у них в голове. Женщина в костюме наездницы, идеальная и прекрасная, как швы на ее одежде, Стинки в аляповатом ярком наряде обменивались взглядами, которые невозможно было расшифровать.
Видимо, чтобы Кевин научился, ему придется ждать очень долго. Пока сам не вырастет.
∞∞∞
№2 видел, как краснело лицо Милли, и сам сжимал зубы от бессилья. Кукла совершенно спокойно смотрела на них с вершины пика, на который они должны были забраться. Чтобы задать все вопросы, им все равно придется играть по их правилам. Милли двигала неконтролируемая ярость. Лиз говорила, что Милли всегда более импульсивная и эмоциональная, поэтому и танцы ей давались лучше и всякие соревнования: двигаться быстро, резко и на пределе возможностей – так она выражала свои чувства. Продолжать тренировки в лагере, куда она добровольно согласилась прийти только ради Лиз, она больше не собиралась.