В тот год ликорисы цвели пышнее, Prosto_ya
Исида с беспокойством смотрела в окно, когда Солнце опять зашло.
Моника внимательно наблюдала, как она поглощала пирожные одно за другим.
– Волнуешься за Кевина? – разумеется, это был риторический вопрос. Кевина не было уже несколько дней, хотя он и обещал вернуться довольно скоро… Исида не ответила, только грустно вздохнула. – Адагеил скоро придет, может отвести тебя в театр, хочешь? Номер Три сказал, что можно дождаться Кевина там.
Исида словно воспарила над ней, как ангел, – так ярко она начала светиться, – отложила надкусанное пирожное и активно закивала.
– Конечно-конечно! Театр, – она задумалась, – когда я в последний раз была там, мы смотрели Щелкунчика, балет такой, – Моника никак не отреагировала. Тогда Исида встала из-за стола и закружилась, словно Фея Драже, напевая мелодию. – Не слышала?
Моника отрицательно покачала головой, только довольно отметила про себя, как развеселилась Исида.
– В нашем Театре не выступают люди, между прочим. Это необычное время, так что тебе понравится, я уверена.
– Моника! – девочка вздрогнула от ее взвизга. В одну секунду Исида подскочила к ней и взяла за руки. Кажется, в это мгновения Кевин стал волновать ее чуть меньше, чем возможность попасть в еще одно новое место в Первом Мире. Однако совсем скоро она вновь помрачнела. – Сколько же ждать Адагеил?
– Она занята дворцовыми делами в Галерее.
При последних словах Исида вновь воспрянула духом и засияла настолько ярче Солнца, что в голове Моники промелькнула мысль: если Отражение показывает внутренний мир человека, а яркий горящий шар вместо головы у Отражения Исиды был словно лампочка, что находится где-то в голове настоящей Исиды, тогда то, как быстро переменяется настроение и как скоро силы возвращаются к ней, когда еще минуту назад девочка казалась пустой физической оболочкой, – это та внутренняя сила жизни, горящая, сияющая, которая не погасла к ее двенадцати годам. Моника грустно улыбнулась, смотря на Исиду, наскоро дожевавшую пирожное: ведь все Отражения, что знает она, уродливы и слабы, и что же тогда осталось внутри, если прекрасны внутри только такие дети, как Исида? Столькие столетия они подчиняются человеку, чьего внутреннего мира не знают, восполняют пустоту от неисполненных желаний жалкими хобби, редкими встречами с теми, кого, кажется, могли бы любить, если бы у них было сердце. И почему они не стали бороться, как маленькая девочка, сидящая сейчас перед ней? Почему она и Галатея все еще не знают друг друга, хотя заботятся и дорожат так сильно и так часто втайне ото всех встречаются где-то, где никто их не увидит, гуляя под звездами и говоря о том, что запрещено указом Ее Величества? Почему никто не смеет сказать слово против скучных балов, однообразных игр и… этой ужасной системы очеловечивания машин с помощью брошенных детей, которых родители оставляют в том парке на краю Шестого Мира? Почему все еще существует эта подготовленная армия Королевы, которая должна защитить Ее от неминуемой угрозы, о которой даже никому толком ничего неизвестно? Моника чувствует только сожаление и совершенно не ощущает силы бороться. Она кажется самой себе клоуном, обманутым красивой сказкой, а теперь вынужденным играть свою роль.
– Чтобы не ждать, зайдем в Галерею? – решительно говорит Исида, утирая кистью измазанный в глазури рот. Тыльная сторона ладони сверкает от блестящей пыльцы, добавленной в глазурь, и Моника неотвратимо чувствует бессилие. Она не способна бороться. Не ради себя. Но она обязана спасти от неизвестного будущего Исиду и Кевина. Там, где должно быть сердце, ощущается ноющая боль.
– Идем, оттуда и до театра ближе, – отвечает Моника и встает из-за стола. – До Галереи всего шагов четыреста, так что пока можешь спросить, если что-то любопытно. Конечно, кроме того, о чем не стоит спрашивать.
Исида смотрит в ответ серьезно, показывая, что она понимает, где граница, после чего снова солнечно улыбается и спрашивает:
– А что такого особенного в Галерее?
– Это местный музей. Все, что связано с историей и искусством Первого Мира, хранится там.
– И главный там высокий худой старичок с длиннющей седо-белой бородой, как у волшебника? Главное, чтобы он не носил костюм, – Исида задумчиво трет щеку. – А то я знаю таких ди- директоров: они все сварливые, как мой… отец, – она запинается на несколько мгновений, трясет головой, словно отгоняя неприятные мысли, и продолжает. – Как-то раз я была в одном музее: естественнонаучном, – Исида гордо произнесла последнее слово, – вместе с Кевином. Правда, почти сразу заснула – так там было скучно. Но Кевину, кажется, понравилось. Так что? Никаких костюмов на директоре Галереи?