Воспоминание ярко возникло в голове.
Ровная… Ровненькая… Идеальная, по линейке вымеренная… Тонкая, чуть тоньше обхвата запястья твоей руки. Линия. Жирная линия. На бумаге, на асфальте, на кровати, на полу. Чертова мутирующая зебра. Вся психоделически белая с темной режущей глаза полосой. В обхвате. Шея, туловище (живот и спина), копыто и морда. Вытянутая, такая удобная для того, чтобы нацепить намордник: молчи, животное! Еще тише, еще. Молодец. У меня для тебя подарок – милое платьице с рюшами. Розовое, кажется. Или лиловое. Или коралловое. Никак не разберу – кожа слишком светлая. Одна только черная полоса ярко выделяется на фоне ткани.
Свиньи в голове хрюкали болезненно громко, и только лицо, их кормящее, тихо сидело чуть поодаль. На жилете у него сверкает серебряная брошь.
Розовый цвет настолько естественен, что его ненавидит добрая часть жителей Первого Мира, Дизейл, конечно, не был исключением. Лицо женщины в театре и ее заботливый взгляд, странно знакомый, все стояли перед глазами.
Дизейл поставил опустошенный одним движением бокал на потертый деревянный стол и растворился в воздухе.
Дама расслабилась и откинулась на стул, сложив руки на животе.
– Что случилось? Ты не просто так пришла, – она не спрашивала, время, что они провели вдвоем, научило ее понимать Ариадну.
– Те близнецы, которых привела Кукла, одну из них убили. И Номер Два, тот мальчик из Куба, и Милли, одна из близнецов, так странно реагировали. Я не понимаю, им было грустно, а еще они очень-очень злились, как я, когда вижу эту… Домино, – неприязнь к Королеве сквозила в каждом сказанном слове, все ее чувства, что она испытывала, она пыталась сопоставить с теми, что чувствовали дети от потери друга и сестры, и не могла понять их, потому что она чувствовала что-то другое, не похожее. – А еще Кукла, после того, как они с Милли поговорили, вела себя странно. Я не понимаю, не понимаю, и мне так странно, что я сама начинаю злиться, помоги мне!
Дама спокойно слушала ее, ожидая, когда Ариадна закончит. Когда девочка во все глаза вопрошающе уставилась на нее, Дама не смогла ничего сказать. Хотелось объяснить, сделать так, чтобы девочка поняла. Но Двуликая, так сложно устроенная, наивная и юная, не смогла бы понять, что никогда не чувствовала, и это нормально, Дама сама помнила это давнее ощущение, такое далекое, что почти растворилось глубоко в памяти.
– Это сложно понять, и пока не почувствуешь этого сам, вряд ли даже сможешь представить. Ты с самого рождения была одна, Ариадна, поэтому все, что ты чувствуешь, это ты сама: твои желания, твой голод, твоя злость. Просто услышать от меня, что есть кто-то, кто важен для тебя не меньше тебя самой, не имеет смысла. У Милли была сестра, единственная во всем мире, ради которой она могла даже отдать свою жизнь, а теперь ее нет. У Номера Два была мама, которая была единственной во всем мире, за которую он мог отдать жизнь. И она оставила его. А потом появилась и Лиз, которая стала ему той, за кого он мог теперь умереть. И у Куклы был такой человек. Они любили их, любили и могли не думать о себе и о своих чувствах так, как они думали о чувствах тех, кого потеряли. Это то, чего ты никогда не испытывала, Ариадна, чувства потери. Оно страшнее всего на свете.
– Даже страшнее меня? Все, кто видел мои коготочки и зубки, боялись, я знаю, что это такое.
– Это другое, Ариадна. Может быть, ты однажды почувствуешь это.
– Даже если ни у кого из нас нет больше сердца? Я думала, что мы чувствуем только из-за него.
– Потеря любимого человека гораздо сильнее любых механизмов. Ни одно жестокое сердце не было спасено от этого чувства.
– А ты? – оживилась девочка. – Ты когда-то теряла кого-то?
Дама только непонятно улыбнулась и встала с кресла. Ариадна с опаской посмотрела на руку, что тянулась к ее голове. Эта женщина была опасней всех, кого девочка знала.
Но когда рука коснулась ее волос, шляпка с которых уже давно слетела и лежала рядом, на полу, по телу разнеслось странное тепло. Рука Дамы была такой теплой, что Двуликая забыла обо всем на свете. Там, где живут чувства, наконец-то зародилось нечто новое. Возможно, самое важное в жизни каждого человека. Ариадна не представляла, что это такое. Но если рука этой опасной женщины всегда будет настолько тепло прижимать ее голову к своему мягкому платью и ласково гладить, она постарается его понять.