– Я тоже, ты же знаешь. Но если мы уйдем сейчас, как мы узнаем, что случится с Моникой, Адагеил и остальными, как мы узнаем, во что превратятся эти миры, киты, которые отвозят нас в них, люди, разные люди, хорошие и плохие? Может быть, мы останемся, и мы почувствуем себя здесь, как дома, рядом с теми, кто нас действительно любит?
Кевин все говорил и говорил, положив голову Исиде на плечо, говорил о том, что он видел в тех мирах, которые они посетили, в этих маленьких частях пространства, в которые очень сложно попасть, про людей, которых встретил, про голос, который слышал в цирке, и думал о том, что должен во всем разобраться. Потому что если даже он и не такой взрослый, как отец, то он сможет сделать единственного дорогого человека счастливым изо всех своих сил, потому что отец не смог, а значит, нет разницы, одиннадцать тебе лет, или сорок, ты все еще можешь быть незрелым, слабым, немощным. Кевин останется с Исидой, а отец пускай остается один, в тишине, которой он так хотел. Чем измеряется тишина? Количеством людей, которые гармонично могут эту тишину прервать, а если ты не можешь терпеть никого рядом с собой, то это и есть отсутствие сердца, тотальный эгоизм, от которого в итоге пострадаешь только ты сам. Тишина измеряется одиночеством и той болью, что оно может принести.
∞∞∞
Зайцы могут развивать скорость до шестидесяти пяти километров в час.
Детеныши зайцев рождаются с мехом и сразу же после рождения могут начать передвигаться. Эти удивительные млекопитающие предпочитают одиночный образ жизни, редко сбиваются в стаи, они крайне осторожны и чрезвычайно милы. Мой вид – арктический беляк. В нашей местности они обитают крайне редко, но отец привез мне одного в подарок несколько лет назад. В Седьмом Мире можно купить все, что угодно, и это так замечательно, что они все еще так закрыты от остальных. Их суверенитет от Первого дает нам огромное преимущество.
Мари отложила перьевую ручку на стол, откидываясь на кресле, и пробежалась глазами по первым строчкам письма. Белый заяц спал в своей лежанке на кровати девушки, периодически дергая носиком и лапкой, он тихонько сопел, набираясь сил после очередного задания от Мари. Гончие, птицы были полностью бесполезны в этом вопросе, только бесхитростные умные зайцы со своими быстрыми лапками и предусмотрительностью могли справиться. Мари любила животных, хотя и безумно боялась заводить хоть одного, пока отец не сделал это за нее. Картина стояла слева от письменного стола, Кевин и Исида на картине замерли в крепких объятьях. Лицо Исиды было спокойным, а Кевина выражало решимость. Это и стало причиной нового письма Мари для Моники. В окне прогремел взрыв фейерверков, следом заиграла музыка.
Мари вздохнула: пора было идти на концерт, ее отец наконец закончил плоды трудов последних месяцев.
Из окна выходила самая близкая к концертному залу лестница.
Мари не любила слушать музыку Барона в последние годы. Она стала какой-то однообразной, прекрасно повторяющей все то, что он писал за многие, многие века до этого. Больше шестидесяти лет мучительно скучных музыкальных концертов, терпение Мари подходило к концу. Воздух был непривычно плотным сегодня, девушка с легкостью держалась за него, пока бежала по длинной витиеватой лестнице. Музыка звучала все громче и насыщенней. Последним прыжком Мари скользнула в кресло на возвышении, рядом с отцом. Барон взмахнул длинными кукольными ресницами и скользнул довольным взглядом по Мари. Одними губами он произнес «слушай» и с горящими глазами принялся вслушиваться в собственное творение.
Следующий миг Мари замерла в кресле, не в силах пошевелиться. Девушка вспомнила, как она, маленькая слушала работающего над своей музыкой отца, сутулящегося, выглядящего, как потрепанное пугало в поле, которого постоянно клюют вороны, только Барон сам это делал, вечно изводил себя бессонными ночами, когда нападало вдохновение. Только эта, совершенно иная музыка, смелые ходы и смещенный ритм, оказались большим, чем просто вдохновение. Мари наконец почувствовала, что имел в виду Барон тогда, больше сотни лет назад.
"Это не вдохновение, это – шизофрения."
Его глаза горят, когда он находит подходящий инструмент, когда вслушивается в готовую работу. Когда видишь его, сидишь рядом, все его чувства пылают, вырываются наружу, заставляя желать получить хоть долю этого безумного счастья. Мари опасалась Барона, но, когда его вдохновение и шизофрения работали вместе, ей казалось, что живые картины, написанные ее рукой, даже не имеют право быть показанными ему, его гению. В эти моменты она не жалела, что именно он ее отец.