– Аааа, – понимающе протянула она. – Тогда да, я поймаю. Мне нравятся птицы. Когда я становлюсь большой птицей, то чувствую себя очень хорошо!
– Еще покажи мне, где ты нашла эту ме… чайное дерево.
– Пойдем-пойдем, это совсем близко!
Перед тем, как скрыться с глаз зверя, Кевин оглянулся. Глаза, что смотрели на него, были совсем осмысленными и благодарными. Мальчик улыбнулся. Он всю жизнь кому-то помогает, это лучшее, что он может делать, если больше ни на что не способен.
∞∞∞
Когда Кевин вернулся домой, все еще было светло, хотя Исида и взволнованно спросила, где он был так долго. Моника, похоже, совсем не была огорчена, что Кевин вернулся с пустыми руками, когда сказал, что нашел раненую полукровку, и ему пришлось за ней ухаживать.
– Тогда тот лоскут ткани, что я положила, оказался полезным? Я рада, – это все, что она сказала. После чего добавила:
– Мне нужно кое-что вам рассказать, поэтому попрошу никуда не уходить после ужина, – от слова ужин в животе Кевина забурлило, и он, смутившись, коротко кивнул Монике и скрылся на втором этаже в своей комнате.
Сегодня Ариадна спросила у него о матери, совершенно не стесняясь его ответа о ее смерти, только больше задала вопросов. Говорить о маме было непривычно. Уже много лет он ни с кем не обсуждал ни ее саму, ни ее смерть, ни его чувства. Это было давно, что он мало что мог вспомнить. Но все, что он говорил, вызывало в Ариадне живой интерес и кучу вопросов. Кевин понял, что именно любопытством Ариадна и напоминала ему Исиду, вот только у Ариадны не было границ и воспитания, она не знала, какие вопросы могут его ранить, а какие вообще не стоило бы задавать. Однако Кевин ответил на все. Говорить о матери спустя столько лет было лучшим, что случилось в его жизни за последнее время. Он рассказал и о видении, которое случилось у него на Игре Цветов, когда полученный им эдельвейс оказался ее подарком, и о том, что его отец ни разу не навестил ее могилу, хотя прошло уже больше семи лет, и о том, как видел ее в последний раз, надевающей теплую лыжную куртку, желающего ее хорошей экспедиции. Рассказал, какие теплые у нее были руки, когда она обнимала его щеки и просила вести себя хорошо до тех пор, пока она не вернется; как она поцеловала его в лоб, обняла отца и ушла. А вернулась уже окоченевшая, в вертолете спасателей, холодная и твердая, словно камень. День ее похорон был самым странным в его жизни, потому что ему понадобилось еще некоторое время, чтобы осознать, что он потерял ее. На этих словах Ариадна задумалась и больше ничего не спросила, только махнула рукой и, обернувшись беркутом, улетела. Кевину подумалось, что, если бы он мог так превращаться, он бы спас в ледяных горах маму, нашел и принес ее домой. Но он был тогда маленьким ребенком, который ничего не мог бы сделать. Поэтому он просто продолжал вести себя так хорошо, как только мог, пока она не вернется к нему, как обещала. Даже если для этого придется ждать всю жизнь.
На ужине к ним присоединились Адагеил и Номер Три, который, узнав, что Кевин вернулся, не желал уходить, утверждая, что лучших друзей выгонять нельзя, и теперь он имеет полное право находиться у Кевина в гостях. Даже если этот дом и принадлежал только Монике, а Кевин и Исида жили здесь временно. Хотя насколько правильно говорить нечто вроде «временно», когда время само по себе двигалось по-разному в каждом мире. Кевин не знал наверняка, но было несложно догадаться, что никто дома их не искал, просто потому, что все те месяцы, что они провели в Первом мире, и даже те пару дней в Первом Мире, когда он отправился в путешествие со Стинки во Второй, Четвертый и Восьмой Миры, исчислявшееся буквально несколькими часами, не были ни месяцами, ни даже днями для Шестого. Лениво жуя нечто, похожее на кусочки свинины в соусе, Кевин представил, как мог сейчас жить его отец, возможно, в то утро, когда они с Исидой последовали за светящимся шаром за пределы парка, еще спал на своей кровати, или – что было, конечно, невозможно – смотрел на звездное небо, когда солнце еще не встало. Раньше он часто страдал бессонницей. Кевин, просыпаясь ночью в слезах, еще пока маленький ребенок, находил его на балконе, смотрящем в тускло освещенное россыпью редких звезд небо. Однажды отец сказал, что, наверняка, мама смотрела в небо, когда отправлялась в экспедиции, и думала о них; вот только в горах воздух чистый, и нет всех этих жутких фонарей, фар машин, а потому звезды светили ей так ярко, что ей не было страшно потеряться, не было страшно оступиться, потому что – Кевин видел это по дрожащим плечам – самому ему было страшно настолько, что он каждый раз молился, чтобы электричество потухло, и он смог увидеть хоть часть тех звезд, что видела она в свою последнюю ночь. Для Кевина то откровение отца стало точкой, отмерившей их последнюю ночь: Кевин, мало что понявшей из его слов, уснул на коленях отца, а, проснувшись утром в своей кровати, просто вдруг понял, что отец больше никогда не выйдет ночью на балкон, чтобы вспомнить о ней, чтобы поговорить с Кевином.