Кевин осмотрелся: это была родительская спальня, после смерти мамы оба туда больше ни разу не заходили – слишком тяжело было смотреть на ее вещи, казалось, даже в воздухе по-прежнему витал аромат ее духов. Но вот он здесь, отец, в кресле, укутанный в ее шарф, держит в руках ее фотографию, прикасается к ней губами и едва слышно что-то шепчет. С подбородка его упала слеза. Кевин открыл глаза, утирая собственные щеки от щипающей кожу влаги. Отец не забыл. И он тоже скучал все это время.
– Почему он ничего не сказал? – Кевин спрашивал, казалось, у самого себя.
– Что ты видел? – Исида подошла ближе, ее глаза казались усталыми, а под ними пролегли серые круги. – Кевин, нам нужно вернуться. Отец ушел из дома, мама там совсем одна.
– Исида, мой папа, он… не забыл маму. Он не бросил меня, я не понимаю.
– Может, нам и не нужно пока понимать? Взрослые ведут себя порой так странно. Они скрывают от нас то, что нам стоило бы знать, и делают нам только больнее, но зато посмотри...
В руках Исиды был лист, изрисованный партитурой: нотные станы, музыкальные ключи, паузы и ноты.
– Я не уверена, то ли это, что хотела Мари, но…
– Похоже, мы действительно не просто поможем ей. Это она поможет нам. Идем?
Отражения в зеркалах больше не было, но лестница, по которой они спускались вниз, осталась одна единственная – их собственный путь.
Мари вынырнула из картины и огляделась. Не успела она сделать и шаг, как к ее горлу оказался приставлено лезвие.
– Что ты хочешь от Кевина, Мари? Отвечай!
– Номер Три? Послушай, не надо нервничать, – баронесса сглотнула и нервно дернула рукой. – Они не пострадают, только принесут мне одну вещь, обещаю, не переживай! Я бы ни за что не позволила им погибнуть.
№3 опустил нож.
– Зачем ты рассказала эту сказку? Кевин же все равно в нее не поверил, ты же понимаешь.
– Это не сказка, а реальность, я просто объяснила ее доступно, будто бы ты сам понял, если бы я сказал, как есть.
– Может, мне и нет тысячи трехсот пятидесяти четырех лет, как тебе, но это не делает меня идиотом, баронесса, – кисло ответил мальчик. – Ты хочешь избавиться от отца, так ведь?
Мари замерла на месте.
– С ч-чего ты это взял?
– Актриса из тебя, – усмехнулся №3, – как из меня принцесса.
– У тебя нет никаких доказательств.
– Кроме картины, которую ты стащила из его мастерской. Стоит мне подойти к моему отцу и шепнуть ему на ушко, Барон сразу побежит проверять свою картину. Ой, что же будет.
Мальчик засмеялся так громко, что у Мари заложило уши.
«Как этот паршивец все прознал? Еще и смеет мне угрожать.»
– А ты так взъелся на меня из-за Кевина, да? Что такое, он не уделяет другу должного внимания? Номер Три, ты все еще страдаешь от этого недуга? Ну нельзя использовать других людей, будто бы они твоя собственность. Ты довел свою мать до самоубийства, твоя сестра до сих пор страдает от нервных припадков после твоих выходок. Хочешь и Кевину такой судьбы? – Мари возвысилась над мальчишкой. Воспользовавшись его заминкой, она схватила картину и убежала в большой зал. Ни души.
Послышался истошный крик. Мари хмыкнула.
«Попался.»
Послышался топот ног по деревянным ступеням.
Исида и Кевин вышли из картины, держа в руках партитуру.
– Мари, это оно?
– Вы вернулись! – Мари обняла обоих, чуть отходя от полотна, и, не прерывая объятья, спрятала лист в кармане платья.
Влетевший в зал Номер Три напоминал взбесившегося тигра. В руке у него блестел нож, с другой капала кровь.