И тут только Петруха понял…
Утром в доме Громовых стоял переполох: Нюська прибежала со двора и поставила всех на уши.
Сам Архип Громов и все домашние, наскоро набросив какую-никакую зимнюю одежу, высыпали на улицу. За воротами уже собралась порядочная толпа.
Двое мужиков хмуро укладывали на телегу закоченевший, скрюченный труп молодого паренька, седого от налипшего снега.
— Кто же это? — ахнула Дашка, прижавшись к отцу.
— Петька это, Григорьев, — прошипела, протискиваясь к ним, Нюська: она уже успела побывать у телеги.
— Сын Ивана-столяра? — Архип Громов повел бровями. — Как же это его угораздило, беднягу?
— Ох, горюшко… — прикрыла рукой рот Таисья Громова.
Светлана стояла молча, лишь теребила край платка. Ее одолевали нехорошие и пугающие мысли, которые она тщетно пыталась отогнать прочь…
— Погоди-ка, — послышался голос одного из мужиков возле телеги. — Что это тут у него?
В следующий миг толпа ахнула: из-под тулупа замерзшего парнишки было извлечено настоящее чудо — цветок, искусно вырезанный из дерева и раскрашенный наподобие алой розы.
Светлана пошатнулась, перед глазами поплыл влажный туман.
— Светлан! — теребила ее за рукав Нюська. — Цветок, Светлан! Смотри!
Но старшая сестра уже не слышала младшую: в глазах потемнело, ноги подкосились.
— Держите ее! — только и успела пискнуть Нюська.
Архип Громов в самый последний миг подхватил дочь. Вокруг тревожно зашептались.
— Петенька-а-а! — донеслось вдруг до людей.
Все повернули головы. По улице, распахнутая, простоволосая, бежала, голося и спотыкаясь, мать Петрухи. За ней, прихрамывая на больную ногу, ковылял столяр Иван Григорьев…
Светлану отнесли в дом, уложили на постель.
Она тяжело простонала — и открыла глаза, испуганно уставилась на мать с отцом, на сестер.
— Нюрка… — хрипло выговорила она. — Дарья… неужели это… он?
Нюська закусила губу, а Дашка уткнулась Светлане в руку, и плечи ее часто-часто затряслись…
Светлана повернула голову. Взгляд упал на комод перед окном.
Там в стеклянном стакане стояла роза.
Светлана беззвучно ахнула, и горячая слеза скатилась по щеке на подушку.
Вчера, когда цветок принесли с улицы, он был темно-красным, лишь прихваченные морозом края лепестков подернуло мертвенной лиловостью.
Сейчас же роза была совсем черной, а лепестки сморщились и засохли…
Лилия Белая. Каменный ангел
Ваши белые могилки рядом,
Ту же песнь поют колокола
Двум сердцам, которых жизнь была
В зимний день светло расцветшим садом.
Говорят, история эта произошла около двухсот лет назад, во время правления благословенного Александра Первого. Случилось все в Серпуховском уезде Московской губернии. На берегу живописной реки Оки на самом пригорке стоял барский дом. Вокруг него выросло село, а подле леса к югу расположилось небольшое кладбище с едва приметной деревянной церквушкой. Доставшимися по наследству землями владел отставной майор Димитрий Невский. Овдовевший помещик находил утешение в молитве да в двух дочерях — Анне и Александре. Младшенькая его, Александра, миловидная, златокудрая девушка, была, однако, нраву спесивого и капризного. Старшая, напротив, походила на покойную мать, женщину смиренную и добрую, но не блиставшую красотой. Анна получила домашнее воспитание, прекрасно музицировала и владела несколькими языками; Сашеньку же по протекции тетушки устроили в пансион благородных девиц в Петербурге. Возвратившись по окончании обучения в отчий дом, Александра вскоре возненавидела поселение и все рвалась в столицу, где ждали ее кавалеры, балы и театры, а не только речка, куры с овцами да пьяные мужики.
Когда по случаю в их глушь забрел молодой поручик из Серпухова — Николя Чернышев, то терять времени он не стал. Выискал предлог остаться погостить, поближе познакомился с дочерями ветерана и соблазнил ту, что легка была и наивна. После нескольких рандеву с поездками в город прошли месяцы, и Сашеньке сделалось дурно. Плохое состояние барышни замечали девки: кто-то просил позвать лекаря, кто-то сам пытался разобраться, а кто-то сразу повел к бабке Маланье, известной ведьме, знавшей сотни способов исцелить травами и погубить заговорами. Дом ее, черный и полусгнивший, стоял неподалеку от кладбища и, если приглядеться из-за каменных крестов, напоминал затаившегося голодного паука.