Глубоко вздохнув, девушка принялась описывать мистические художества своей умершей сестры. Во время чего, едва сдерживала слезы.
Первый был самым маленьким, буквально на половине альбомного листа, и собой представлял завитые узоры вокруг головы маленькой девочки, лет десяти. Эти узоры словно венок оплетали маленькую головку и растворялись в ее волосах. Сама же девчонка, совсем не по-доброму улыбалась и смотрела, как бы из-под бровей. Смотрела она своими далеко недетскими глазами, бросая в дрожь зрителя рисунка. И тот взгляд, был столь глубоким, и столь загадочным, что складывал впечатление, будто девочка знает что-то важное, но специально не говорит.
Второй рисунок представлял собой что-то похожее на икону, вот только вместо лика святого, на нем был изображен нагло-улыбающийся черт. В церковной рясе, с распятием в одной руке, и с бутылкой чего-то белого, возможно молока, в другой. Что сам черт, что его одежда, были очень хорошо прорисованы, но вот заднего фона не было вовсе.
Третий был куда интереснее. На нем была изображена сама Оля, к тому же голая. Она стояла на подобии средневекового костра, но при этом, вместо языков пламени, были нарисованы высокие волны, как во время шторма. Еще отчетливо было видно, что та смеялась, и смеялась, как говорится, на все тридцать два, смотря себе на неестественно выступающий живот. Самому костру, в отличие от Ольги, внимания было уделено мало, он даже был местами не дорисован. Других людей на рисунке видно не было, только маленькие фигурки чудных человечков, плясали по волнам вокруг безумно-смеющейся сестры.
Четвертый изображал на себе темный туннель. И Настя с ужасом вспомнила, что как раз, в своем кошмаре, и была в этом самом туннеле. Те же стены из битого кирпича, те же растения с острыми листьями, да и насекомые. В конце, точно так же, как и приснилось девчонке, нарисован был свет, а в нем стоял уже знакомый, таинственный силуэт и, так же, как и во сне, держал предмет, очертаниями походивший на средневековый шлем. Хоть нарисован он был и не четко, все же, Настя была уверенна, что тогда, в багровом тумане своего кошмара, видела именно его.
- Господи..., – с ужасом посмотрела она в глаза Валентину. – Это значит, что и Оля видела такой же сон?
Ответ не последовал.
- Хотя наверно, это все же я. Ну под впечатлением, – уже куда более грустно и приземлено девчонка сама закончила свою мысль, невнятными обрывками. – Все это мистика какая-то.
Даже по, казалось бы, невозмутимому, выражению лица Валентина было видно, что Настина история его сильно увлекает.
- А может, это был просто похожий туннель? – успокаивающе поинтересовался парень.
Настя замолчала. Она вспоминала рисунок до мельчайших подробностей, и хоть тот был довольно нечеткий, да и нес в себе крайне мало деталей, все же они все присутствовали и во сне. Но уставшее сознание уже зацепилось за эту рациональную подсказку с ассоциацией, и наотрез отказывалось верить в что-либо другое, особенно в сверхъестественное.
- Мне все же кажется, что тот же…, – неуверенно прошептала Настя, и опустила глаза, намекая, что боится дальше развивать эту тему.
- Ладно, – как всегда коротко и вовремя произнес парень. – Что еще ты можешь вспомнить?
Эта фраза была как нельзя кстати, потому как разрядила обстановку и позволила девушке с облегчением вздохнуть. И та с новыми силами вернулась в свои воспоминания.
На пятом рисунке было много паутины. Висела она просто в воздухе, на все тех же кирпичных стенах, густо покрытых ее лохмотьями. Над центральной паутиной, правильной, или даже скорее идеальной формы, были подвешены люди и собаки. Причем, как собаки, так люди, мало того, что одинакового размера, так еще и выглядели одинаково спокойно. Глаза тех, кто были нарисованы на переднем плане, были открытыми, а лица словно застывшими. Живые, и даже не спящие, но очень-очень спокойные, как под наркозом.
Шестой рисунок изображал книгу. Очень похожую на ту старую библию, как раз лежавшую рядом с рисунками. И потому, Настя и заподозрила, что, скорее всего, с нее и рисовалось. Но, то где она была изображена, делало рисунок крайне пугающим. Кровавая лужа, в которой собственно и лежала книга, была усеяна целой горой пистолетных гильз, естественно перепачканных кровью, а в центре рисунка, прямо на книге, стоял большой череп. Он был только похож на человеческий, ведь был весьма деформирован. Какой-то вытянутый, с огромной нижней челюстью, и клыками, вместо человеческих зубов. А на его лбу была эмблема, в виде огня, только заштрихованного, будто черного. Вокруг черепа и книги были развешаны тонкие цепи, с гармонично общей картине, стекающей кровью.