Это и наблюдаем мы нынче на политической арене в России.
«Неужели этого не понимают оппозиционные вожди? — подумал я. — Тот же Зюганов или Бабурин, которые производят впечатление интеллектуальных парней… Ведь если это известно мне, писателю средней руки, почему подобного не подозревают политолог Зюганов и юрист Бабурин?»
— Сомнение в собственной правоте, а такое сомнение неизбежно, если вокруг мельтешат многоликие ломехузы, парализует собственные силы, — продолжал бывший генсек национал-социалистической рабочей партии Германии. — Необходимо взять за одну скобку всех противников, хотя бы они и сильно отличались друг от друга! Тогда получится, что масса твоих собственных сторонников будет чувствовать себя противостоящей одному единственному противнику. Это укрепляет веру в правоту и увеличивает озлобление против тех, кто нападает на святое дело.
Адольф Гитлер сделал многозначительную паузу, улыбнулся, посмотрел на Иосифа Виссарионовича и сказал:
— А лучше всего персонифицировать врага, сосредоточить на одной личности, как блестяще сделал это мой друг Иосиф, когда я роковым образом развязал войну против Великого Союза арийских народов. Советские люди знали только одного врага — фюрера, Адольфа Гитлера. Вся огромная страна воевала против меня лично — и победила. Как бывший противник партайгеноссе Сталина я отдаю должное блестяще примененному им приёму.
И Гитлер церемонно склонил голову перед Вождем всех времен и народов.
— Ладно тебе, Адольф, насмешливо проворчал Иосиф Виссарионович. — Уймись! Не можешь ты без театральности, понимаешь… Твой доктор Геббельс, мой тезка, был достойным пропагандистским противником. Нам ли с тобой, давно ушедшим в Мир Иной, делить сомнительные лавры?! Предлагаю познакомить лидеров — противников временного оккупационного режима — с нашими соображениями. Кто возьмется за эту миссию?
Взгляды великих полководцев обратились ко мне.
Труп разместился поперек ступеней эскалатора на правой стороне. Именно потому коротавшая последний час необременительной, но тягомотной вахты контролер Роза Степанова не видела мертвеца до тех пор, пока бездыханное тело не выехало ногами вперед подле стеклянной будки.
Остолбеневшая Роза Степанова рефлекторно, заученным движением остановила эскалатор и только затем закричала дурным голосом.
Скучавший на перроне милиционер Игорь Козленко бросился к ней стремглав.
Оттащенный в сторону труп был еще теплым. Да и судебно-медицинский эксперт установил, что смерть наступила в тот момент, когда убитый спускался вниз по движущейся безлюдной — время позднее! — лестнице.
Его застрелил некто, поднимавшийся навстречу, ударил из револьвера системы наган, на ствол которого был, разумеется, навинчен глушитель. Сообщения о таких комбинациях появились недавно в оперативных сводках, наган входил в моду среди новоявленных российских мафиози.
Но к обычной гангстерской разборке, которая стала в столице нормой, случай в метро не ладился никак. Во-первых, сыгранный на рояле уже мертвыми пальцами этюд, то бишь, отпечатки пальцев трупа облегчения оперативникам-ментам не принесли: убитый таким лихим способом мужик к уголовному миру не принадлежал, по крайней мере, на крючок дактилоскопической экспертизы прежде не попадался.
Во-вторых, манера не подходила. Гангстеры Смутного Времени любили подражать чикагским коллегам: гонялись друг за другом на лимузинах, херачили в соперников из автоматов, взрывали витрины валютных магазинов, шумели во всю ивановскую, дабы и себя показать, шорох произвести и неизвестно кого запугать, морально зафуячить.
Российский люд очередью из калашника удивить теперь было трудно, а спецотряды с Петровки и улицы Огарева стреляли из автоматов не хуже бандитов, действовали с умом и вполне профессионально.
Тот факт, что наган с глушителем всё чаще попадался у мафиози, ничего конкретного не выявлял. Такая машинка могла быть у кого угодно, даже у официальных органов, ибо те конфисковывали оружие целыми арсеналами и регулярно.
Наводило на некое объяснение иное. Убитый был известным в Останкине усатым и голубоватым журналистом, а до того подвизался на роли одного из оголтелых дикторов-ведущих, поливавших дерьмом различных оттенков и степеней пахучести так называемых национал-патриотов, народную прессу, трезво и пророссийски мыслящих депутатов, а также невзоровских и прохановских наших.