Он пытался образумить земляков-сепаратистов, трижды ходил толковать в областные присутствия — теперь республиканский Дворец власти — но тщетно.
Тогда старый писатель покинул городскую квартиру и поселился в родной деревне, благо загодя оформил на собственное имя домишко. Теперь, по нынешним временам, ему бы никаких шишей на подобное действо не достало.
Здоровья писатель был крестьянского, крепким родился мужиком, хотя и небольшого росточка. В деревне он с головой ушел в работу по хозяйству, копал огород, что-то сеял, полол сорняки, убирал урожай, готовил соления на зиму, косил траву, а затем сушил ее на сено для соседской коровы, чтоб без затей пользоваться молоком от буренки.
Уединившийся от суетного и безумного мира, Мастер намеренно изнурял себя физической работой, чтобы перед сном прочитав пару-тройку страниц философской книги — художественную литературу сочинитель-отшельник не жаловал больше — забыться до утра, а затем снова бродить по двору, подыскивая работу или переделывая ту, что закончил намедни.
Деревню он покинул и вернулся в город, когда узнал от бывшего председателя сельсовета, ставшего старостой деревни, что в Вологду прибыли «голубые каски».
Ничего путного староста объяснить не мог, и по словам его выходило, что их собственные правители пригласили войска Соединенных Наций для охраны «демократии и во имя личной безопасности законного правительства Вологодской республики» от покушений со стороны красно-коричневых смутьянов.
— А как же Москва? — спросил ошарашенно писатель, не в силах поверить в бредовую новость.
— А что нам Москва?! — бесшабашно ответил глава деревенской власти, подозрительно блестя глазами, запах сивухи, исходящий от него, писатель давно уж покончивший с жидким дьяволом, учуял в начале разговора. — У нас теперь, Иваныч, суверенитет…
Последнее слово выговорить староста так и не сумел, пытался сказать еще нечто, но знаменитый земляк его отмахнулся, как от надоедливой мухи, заспешил прочь.
…Достав карабин из чулана, он внимательно осмотрел его и одобрительно хмыкнул: карабин выглядел будто с оружейного завода.
Патронов хватало, но писатель взял с собой только четыре обоймы, заложив пятую в магазин.
«И эти-то расстрелять не сумею», — мысленно усмехнулся Мастер, но изменить крестьянской привычке быть запасливым на случай не мог.
Перед Дворцом республики, как пышно именовали теперь административное здание в вологодском центре, стоял трехэтажный памятник старины. Не то чтобы шедевр архитектуры, но построен был в прошлом веке, и уже потому охранялся законом.
Старый сочинитель хорошо знал этот дом, поскольку в нем размещались культурные учреждения, в которых ему приходилось бывать, известно было и как подняться по черной лестнице на крышу, под которой скрывался серьезный добротный чердак со слуховыми окнами, выходящими на площадь.
А на площади менялся караул.
Солдаты в голубых касках охраняли теперь вологодских сепаратистов, отделившихся от России и трепетавших сейчас за собственные шкуры.
Сейчас отделенцы спешным порядком оформляли вступление в Лигу Соединенных Наций, уже наметили представителя от Вологды в Нью-Йорк, в Совет Европы вознамерились вступить, в Атлантический оборонительный — от России? — союз подали заявку и затвердили закон о продаже недр, лесов и земель богатеньким буратинам из-за кордона.
А пока их охраняли иноземные солдаты.
В ограниченный контингент первого отряда мирных оккупантов входили представители штатовской морской пехоты.
Разводящий караула, сержант Майкл Джексон привел двух парней к парадному подъезду республиканского Дворца и готовился увести с поста рядового Стива Донелли, из штата Арканзас, и Джима Картера, рослого негра из Луизианы.
— Не соскучились еще, мальчики? — приветливо спросил — он умел ладить с парнями — славный, разменявший уже третий пятилетний контракт, Майкл Джексон. — Ничего, отдохнете немного, и двигайте в валютный бар «Форчун» на улице Красной Гвардии. Там такие белокурые аборигенки! Только глянешь — сразу из штанов рвётся…
Улицу Красной Гвардии то ли позабыли, то ли не успели переименовать, и теперь там, как грибы, вырастали веселые заведения-вертепы для иностранцев и тех вологодских, у кого шелестели баксы.