С последними вышла осечка.
К зданию городской ментовки бросили самых обученных болотных гвардейцев. Только внезапной атаки, она предусматривала забросать помещение здания ручными гранатами, а затем спокойно расстрелять из фауст-патронов, такой атаки не получилось.
Милиционеры вовремя всполошились и не дали волкам подойти к окнам и дверям милицейской цитадели на расстояние броска рукою, отсекали попытки подобраться поближе автоматным огнем.
Здесь бандитам не повезло, и руководивший операцией проффи из пригорода Вашингтона принял решение оставить малую толику оборотней у здания, дабы они только блокировали нарвских ментов, остальным же включиться в исполнение графика пуритизации.
Очистка продолжалась.
В таком деле, как массовые убийства множества рассеянных в пространстве групп, городской погром, учиненный вооруженными до зубов монстрами, разом потерявшими человеческое обличье, не обходится без накладок.
Разбуженные среди ночи люди практически не сопротивлялись. Были, разумеется, были попытки защитить себя и близких, но сводилась эта защита к стремлению закрыть жену, детей, мать собственным, таким ненадежным и беспомощным телом.
…На улице Приморской, в двадцать девятой квартире тринадцатого дома пожилая женщина, загнанная болотными волками на кухню, изловчилась ударить оплошавшего длинным, предназначенным для разделки мяса ножом.
На бульваре Петра Великого отчаявшаяся молодая депутатка, над которой волки решили перед смертью надругаться, ухитрилась разорвать зубами сонную артерию так и не вкусившему сомнительного удовольствия насильнику-чухонцу.
На девятом этаже тридцатого дома улицы Сентябрьской известная острыми статьями журналистка городской газеты заманила на балкон одного из явившихся убивать ее легионеров и, обхватив его в смертной схватке, выбросилась с балкона с ним вместе.
Это были отчаянные попытки дать лесным варварам отпор, но они были, были… Конечно, такие случаи вызывали обостренную ярость, и тут же следовала повальная стрельба во всех и во всякого, только тем и движение ведь замедлялось, график трещал и пуритизация не подошла еще по численности убитых и к середине.
Постепенно Нарва узнавала о кровавой экзекуции.
Кто-то успел позвонить по телефону коллеге, но пал под пулями, оборвав разговор, но тут же насторожив абонента. Кто-то сумел вырваться и в смертельном ужасе помчался в восточную часть города, распространяя вокруг флюиды чудовищного смятения и страха.
Кто-то случайно избежал горестной участи и теперь торопился оберечь товарищей и соратников, передавая весть о развернувшейся в городе бойне по цепочке.
Но пока кровь невинных нарвитян, захотевших свободно, как и другие, жить на родной земле, не пожелавших быть людьми второго сорта, находиться в рабском услужении у оборзевших от ничем не обоснованного самодовольства невежественных и псевдокультурных талинских хуторян, эта праведная кровь слишком терпеливого, увы, народа продолжала безнаказанно проливаться.
Искали Владимира Анастасовича Чуйкина, председателя Нарвского городского совета.
В квартире его не обнаружили. Семьи, чтобы расправиться с нею в отместку, не было тоже.
По счастливой случайности городской голова был в гостях в соседнем Иван-городе, стоявшем уже на формальной российской земле, относящейся к Ленинградской области.
Чаеванье и разговоры за ним затянулись за полночь, и когда Владимир Анастасович с женою, попрощавшись с друзьями, подъехали к мосту через реку Нарова, за которым начиналась Нарва, он увидел вереницу припозднившихся автомашин, не сумевших перебраться в суверенное — ах-ах! — государство.
— В чем дело? — спросил председатель у начальника русского поста, расположенного на правой, иван-городской, стороне реки Нарова. Российские милиционеры хорошо знали в лицо соседа Чуйкина. — Почему не пропускают машины?
— Ума не приложу, Владимир Анастасович, — пожал плечами рослый сорокалетний капитан, работавший прежде, до суверенизации, в Нарве участковым, потому его и знал лично председатель, а в связи с эпидемией хуторского национализма перебравшийся за реку, от шовинистического греха подальше.
Где ж ему предвидеть, что довольно скоро придется охранять и защищать российскую землю от непомерного и наглого, моськиного взбрыка.
— Час тому назад перекрыли движение, — продолжал Николай Александрович Сапрыкин. — Ребята засомневались… Вот и вызвали меня.