Вера опередила меня и быстрыми шагами приблизилась к летательному устройству, а я невольно — и не в первый раз! — залюбовался ее стройной фигурой. Голубой комбинезон особенно ловко и заманчиво обтягивал ее изящное тело, так жадно и исчерпывающе способное отдаваться на высшей ступени чувства, талию перехватывал офицерский ремень, гибкую спину перекрещивали ремни, на которых слева от бедра болталась кожаная планшетка, а по правому бедру — и какому бедру! — стукал стечкин в деревянной кобуре.
О назначении планшетки я сообразил, когда Вера, распахнув левую дверцу камушка, взяла с сиденья пилота и водрузила на голову большой шлем с наушниками и ларингофоном.
— Умеешь водить вертолет? — спросил Станислав Гагарин.
— Я умею делать все, что в состоянии освоить человек, — ответила, мило усмехнувшись странная женщина. — И даже более того…
Вот тут и пронзила меня впервые вполне осознанная мысль: уж не является ли галактическая Вера одним из Зодчих Мира? Смутное ощущение этого подбиралось ко мне исподволь не однажды, но вот так обнаженно подумал впервые… Тогда выходит, хмыкнул я мысленно, Одинокий Моряк близко общался с богиней?
Признаюсь: пара-тройка мурашек по спине моей проскользнула, это верно. Попробуйте на себя примерить мое положение — и дюжину мурашей за пазухой я вам обещаю… Конечно, усаживаясь справа от загадочного пилота, Станислав Гагарин бодрился и даже произнес по поводу сделанного им будто открытия сакраментальное и привычное для него присловье «а фули…», и услыхал внутри собственного существа телепатическое, с насмешкой произнесенное Верой: «Скромнее надо быть, Папа Стив, скромнее!»
Юркий камушек раскрутил лопасти, сорвался с места и понесся туда, где неумолимый и жестокий Чингиз-хан бескомпромиссно расправился с пришельцами, беспросветный фанатизм которых бросил их через реку Пяндж, ведомых маниакальным стремлением резать и резать ненавистных шурави.
Многие невинные и мирные русские люди пали от рук необузданных убийц, но теперь и злодеи нашли кончину здесь, в горной долине, превратившейся в братскую могилу неразумных и озверелых детей Аллаха.
«Ни одному не дали уйти», — вспомнил я слова Чингиз-хана.
— Могилы пока нет, — прозвучал в ларингофоне голос Веры, — прочитавшей мои мысли. — Ее только готовит похоронная команда… Брошены на рытье ям десантники и миротворческие силы из соседних республик, закапывают трупы, а их великое множество… Да еще и жара! Опасность эпидемии реальна… Впрочем, сейчас сам увидишь, Папа Стив!
Вертолет мчался на небольшой высоте, вот он выкинулся камушком над горной Долиной Смерти, завис в воздухе и принялся снижаться над разрывающими грунт людьми, которые собирали и тщательно упрятывали в землю таких же, как и они, созданных по образу и подобию Божьему человеческих созданий.
Тошнотворный и тлетворный, ядовитый трупный смрад пришел снизу, проник в кабину вертолета и отвратно ударил через обоняние по сознанию Станислава Гагарина.
«Зачем мне все это? — в смятении подумал Одинокий Моряк. — Разве я ревизор Смерти? Она собрала сегодня обильный урожай в этой райской долине, но мне незачем быть свидетелем торжества скелетообразной старухи с косою… И нет в моей душе злорадства, нет чувства довольства от того, что кровавая месть свершилась».
И еще я подумал о том, что это неправда, будто труп врага хорошо пахнет.
Любые трупы смердят одинаково.
— Давай отсюда, Вера! — крикнул я, и через ларингофон мои слова достигли загадочного пилота. — Куда угодно, только уходи…
Послушный камушек резко взмыл над долиной — вокруг потемнело, и я вот уже стоял в кабине лифта, везущего меня на пятый этаж здания, которое находится в Москве на Цветном бульваре, напротив цирка, кинотеатра «Мир», Центрального рынка и станции метро.
…Сочинитель Станислав Гагарин направлялся на свидание с Надеждой Гарифуллиной. Я давно намеревался познакомиться с незаурядной журналисткой, с интересом читал ее репортажи и интервью в «Советской России», раз пять или шесть заглядывал в двери ее кабинета, когда бывал у главреда Валентина Чикина, но тщетно — не заставал Надежду на месте.
Недавно мне повезло. Я увидел миловидную женщину, на мой взгляд ей не более тридцати пяти лет, Надежда, как выяснилось, знала обо мне и, так же как и я с ней, давно мечтала о знакомстве со мною.