На прощание девочка хочет мне послать что-нибудь на память: долго старается стащить свой жетончик с руки. На ее кисти остается ржавый след, как от наручников.
Вот этот жетончик я держу в руке, не веря сама себе. Неужели существует такая тоненькая кисть? Едва прочитываю полустертую надпись: «Хоанг Тху Ха».
Карикатурист приберег на конец самый большой подарок. Фотография. Девочка с куклой. Смотрю недоумевая. Кукла моя. Ребенок другой. Вдруг улавливаю весь графический рисунок этой сцены с куклой и понимаю: это контур совсем другого детского характера. Та Ха была боязлива и стыдлива, как дикая серна. Всматриваюсь в незнакомые черты на фотографии: пухлые щеки, улыбка, как по заказу, стандартное выражение. Другая Ха?
— Вот она, Азия. Что ты в ней понимаешь? — завывает западный ветер.
— А что думает Азия о тебе? — отвечает восточный.
Успокаиваюсь на том, что когда доберусь до места сама, глаза меня не обманут. Об этом курьезе или ошибке рассказываю одному болгарскому дипломату, надеясь, что он как знаток Востока растолкует загадку. Предполагаю невесть какие запутанные ходы. А он машет рукой:
— Я получил фотографию, на которой не могу узнать собственных детей! Остается подозревать, что мать подменила их.
Итак, окончательно сбитая с толку, объясняю многотерпеливому Ке:
— Мне надо увидеть обеих Ха!
Очень труден путь туда.
— Я поеду сначала сам, разузнаю…
В его словах ощущаю дымок, туманец, а в своем зеленом взгляде — колючие сосновые иголочки:
— Зачем терять время? Может быть, мы сэкономим ребенку бомбардировку-другую, если поедем вместе и заберем его?
— Нет телефонной связи, неизвестно, куда переправлен эвакуированный детский дом…
Ложь звучит обыкновенно правдоподобнее правды. Я знаю, что всюду есть радиотелефонная сеть, которая работает безупречно и во время бомбардировок. Зачем ему надо ехать первым? Что «провернуть»? Я бессильна спорить с его тихими, полными самообладания словами:
— Успех зависит от того, как подготовить ребенка, родителей, воспитательниц…
— По-моему, надо действовать открыто, прямо, одним ударом.
Его белозубая улыбка меня обжигает:
— По-моему, надо действовать из ряда вон деликатно.
И я умолкаю.
Хоан разрешает вопрос очень легко:
— Надо искать другую Ха, не ту, которая получила куклу. Не правда ли? Потому что она — другая, а другая — настоящая…
— И да, и нет.
Вспоминаю слова дипломата. Оставляю себе мостик для отступления:
— Может статься, что фотография исказила… Может быть, что другая Ха не настоящая, а настоящую мы принимаем за другую…
Ке уезжает поздним вечером под аккомпанемент бомб, без точного направления, вооруженный колеблющимся компасом моих указаний: «танцует, поет, хочет мира».
— Я вам привезу первую встречную девочку с дороги, она будет удовлетворять всем этим условиям. — И, видя, что я не приняла его шутку, всерьез провозглашает: — Будьте уверены. Сделаем все успешно!
А может быть, то, что мы считаем другим, и есть настоящее?
Есть такие часы, когда я, словно насаженная на вертел, поджариваюсь на неистовом детском реве. Или на раскаленной большой сковороде. Тогда я с грустью думаю о той, другой Ха, которую ошибка, игра, случайность могли бы сделать моей. Какое она, видимо, доброе, кроткое и разумное существо. И обнимаю свою.
Впрочем, я и до сих пор не уверена до конца, эта настоящая Ха или другая. Иногда мне кажется, что этот звереныш не имеет ничего общего с той голубкой. Но все же, если бы мне снова пришлось выбирать, я взяла бы опять такую же, пусть она и ненастоящая.
Муки, которые она мне причиняет, делают ее частью меня самой.
В мою смуглую крохотулю временами вселяется тигр.
Расчесываю густую, иссиня-черную косу, словно продираюсь через вьетнамские джунгли. Малышка извивается, готовая каждый миг запищать или наброситься на меня ястребом, если я выдерну хоть один волосок.
Однажды с утра я спешила на заседание Комитета солидарности с Вьетнамом. Хитрюшка использует мою слабость к ней и каждый раз увязывается за мной. Я хожу с ней повсюду. Но сегодня это никак невозможно. Смотрю на ее нерасчесанные с ночи волосы. Нет времени на прическу. Пытаюсь отвлечь ее внимание новыми красками и альбомом. Но она чует по моей нервозности, что я собралась уходить. Ее взгляд твердеет и становится острым, как клюв. Готова клюнуть мое малейшее движение к выходу.