Посланный — один из его городских слуг — подал ему пакет, и он прочел вслух, что министерство иностранных дел назначает его секретарем консульства в Асхабаде. За исполнение своих обязанностей он будет получать содержание в сто туманов в месяц.
От радости Хусэйн-Али-хан не знал, что делать. Ему хотелось, не медля ни минуты, выехать. И он сказал Фероху:
— Готовься. Сегодня же едем.
Отправившись к Курбан-Али, Ферох сообщил ему, что произошло, и сказал, что хочет ехать. Бедный Курбан-Али был до того опечален, что невозможно и вообразить. Он так привязался к Фероху, что не мог представить себе, что им придется когда-нибудь расстаться. Наконец, видя, что Ферох доволен тем, что с ним случилось, сказал:
— Ну, что ж, ты лучше знаешь. Помогай тебе бог. Нас не забывай.
Через час Ферох, горячо поблагодарив за все Курбан-Али, несколько раз крепко, по-дружески, поцеловал его на прощанье.
По распоряжению ага, для Фероха был приготовлен тощий конь, собственность кедходы. И Ферох уехал.
Долго, пока деревня не скрылась из виду, повернувшись в седле, смотрел на нее Ферох, смотрел на провожавшего его Курбан-Али, на дом, в котором прожил шесть месяцев. Он думал: «Курбан-Али сделал для меня очень многое. Сумею ли я когда-нибудь отплатить ему?»
Еще минута, и дорога пошла под гору. Деревня скрылась. Ферох сказал себе: «Начинается новая жизнь. Буду ли я ближе к цели или еще дальше от нее?»
Глава семнадцатая
НА ЧУЖБИНЕ
Спустя месяц в Асхабад, на место своей службы приехал новый секретарь иранского консульства с молодым пишхедметом.
Хотя раньше этот секретарь не только ничего не понимал в работе ведомства иностранных дел, но даже ничего о ней и не слыхал, он энергичнейшим образом приступил к исполнению обязанностей. Столь энергичного секретаря никогда еще в консульстве не видели.
Он мало с кем встречался. Было известно, что в свободное от занятий время он был занят писанием книги о всеобщем мире и о том, как его достигнуть. Единственное, чего не хватало господину секретарю, это здания иностранных языков: он не знал ни одного из них. Русских он почему-то называл «урус». Что касается географических познаний, то подобно одному известному депутату, он полагал, что Германия не имеет ничего общего с Европой и находится где-то вне ее, верил в существование Гога и Магога и так же, как некий учитель истории, полагал, что птица Симург до сих пор гнездится на горах Каф, стоящих у края земли.
Подписавшись на все крупные тегеранские и русские газеты, он наполнил ими всю комнату. Казалось, он только и делает, что читает их, изучает чужие взгляды, готовый подарить миру план всеобщего мира.
Он не щадил трудов для поддержания престижа правительства и готов был даже пролить ради отечества и каплю-другую крови, но, по счастью, необходимости в такого рода самопожертвовании пока не представлялось. Он часто и подолгу беседовал, запершись со своим пишхедметом, должно быть, поверял ему результаты своих исследований. Так как в это время шла мировая война, то он больше всего интересовался международной политикой. Он находил правильным утверждение Ага-Шейха-Джафэра-Дамгани о том, что, когда неверные окончательно разрушат своими руками все, что они за долгие годы создали, и начнут нуждаться для освещения в масляных светильниках, а для транспорта — в ослах, они протянут свои лапы и к нам. Он говорил:
— Удивительная у Хезрэт-Шейх-Джафэра проницательность!
Когда «Рейтер» сообщал о потоплении океанского парохода, вроде «Лузитании», или о катастрофе с аэропланом, он говорил:
— Ну вот, еще на шаг к нам ближе. Нет, нет, мы должны обеими руками держаться за своего осла.
Вот у какого господина был слугой Ферох. Он жил лишь надеждой на то, что ему удастся отложить немного денег, распрощаться с этой службой и уехать в Тегеран.
Много писем послал он за это время домой, но они, очевидно, вследствие строгостей военной цензуры, застряли где-то на границе. Но могло быть и так, что Хаджи-ага, живший в доме Фероха, говорил почтальону, что адресат «выехал неизвестно куда». Так или иначе, но Ферох не получал ответа на письма. Отчаявшись, он в конце концов остановился на предположении, что и его родных, после его отъезда, тоже не оставили в покое, и с ними тоже что-нибудь произошло.
К несчастью, Сеид-Хусэйн-Али-хан был настолько же медлителен в выдаче денег, насколько скор на слова и декларации. Он целых три месяца не выдавал Фероху жалованья.
Каждый раз, когда Ферох требовал свое вознаграждение, секретарь отговаривался тем, что сам еще не получил, так как правительство сидит без денег. На содержание всяких слепых правителей, уголовно-каторжных премьеров, целых «фамилий» сиятельных палочников, на воспитание сынков всяких преподобных проповедников, на пенсии и цивильные листы принцев уходит такая уйма денег и притом безостановочно, что на жалованье остальных правительственных чиновников ничего не остается. Бедняге Фероху, который не хуже его знал тегеранские дела и тегеранских грабителей, оставалось только молчать.