Он вышел из камеры, сильно хлопнув дверью, и загремел замком. Шаги смолкли.
Ответ тюремщика поразил Али-Эшреф-хана. Он мог все вынести, но мысль о том, что ему придется жить без терьяка, привела его в ужас.
Лишение терьяка для терьячника невыносимо. Каждый час Али-Эшреф-хан, казалось, умирал и вновь оживал, чтобы мучиться и снова умирать. Все члены его тела болели: болела голова, болели ноги, болел живот. Он просил только терьяка, только терьяка ему не хватало. Но он уже ясно понимал, какие муки без всякой вины выносили другие, какие тяжкие часы они переживали.
Долгими часами бился он головой об стену, долгие часы он глухо стонал и кричал; он готов был отдать все свои деньги, чтобы только ему дали хоть немножко терьяка, даже не курить, дали бы хоть крошечку проглотить. Никто ему не отвечал.
И, положив голову на грязный пол, он горько зарыдал.
Глава двадцать третья
ЕЩЕ ОДНА ВСТРЕЧА
На пятый день после прихода казаков в Тегеран, вечером, на одной из улиц в северо-западной части Тегерана, вблизи французского посольства, в маленькой, уютно обставленной комнате беседовали между собой два человека. Квартал этот был очень спокойный и тихий, домов здесь было мало, населения так же, движения почти не было: едва ли не самый тихий квартал в Тегеране.
Дом, в котором находилась комната, был небольшой, и в вечерней темноте можно было разглядеть только, что над его северным крылом имеется и второй этаж. Комната была похожа больше всего на кабинет: обстановка ее состояла из письменного стола, с лампой под зеленым колпаком, двух кресел и маленького столика с двумя стульями по бокам.
Один из собеседников, белолицый молодой человек, сидел в кресле, другой, уже старик, по внешности похожий на пишхедмета, почтительно стоял против него у дверей.
Обращаясь к пишхедмету, молодой ага сказал:
— Ну что, Хасан-Кули, ты все для гостя приготовил? Или чего-нибудь не хватает?
— Все, что приказали — приготовил. Кухарка говорит, что пустит в ход все свое уменье, замечательный ужин сделает.
Молодой челевек, улыбнувшись, сказал:
— Да, сегодня у меня такой дорогой гость...
Потом, меняя предмет разговора, спросил:
— Послушай, о чем это ты говорил? Кажется, что ты второй раз в жизни натолкнулся на скверное дело. Какое дело? Я ничего не понимаю.
Откашлявшись, пишхедмет сказал:
— Я вам ведь до сих пор не рассказывал, у кого и как я раньше служил. Пожалуй, уже три года, как я у вас живу, и вы ко мне с самого начала так были добры и ни разу даже не полюбопытствовали, в чьем доме я жил до вас.
Молодой человек рассмеялся.
— Ну что ж, к счастью, так вышло, что мое первое впечатление, что ты хороший человек, оказалось правильным. Я действительно тобой доволен.
Хасан-Кули признательно наклонил голову. Потом продолжал:
— Я служил в доме господина Ф... эс-сальтанэ.
Услышав это имя, молодой человек сделал движение.
— Ты служил этому человеку? — сказал он, и лицо его приняло гневное выражение. Но он сдержался.
Однако перемена в его лице не укрылась от взгляда пишхедмета. Он спросил:
— А вы с ним знакомы?
Тот презрительно сказал:
— Ладно, оставь его. Говори, что с тобой сегодня случилось?
Но Хасан-Кули снова сказал:
— Нет, все-таки, если вам не скучно, я расскажу сначала, что случилось у него в доме и из-за чего я от него ушел.
Молодой человек выразил желание слушать, и Хасан-Кули сказал:
— Приблизительно года четыре тому назад пришли к господину Ф... эс-сальтанэ два человека. В это время как раз был там и жених его дочери. Посмотрел я на физиономии этих двух, — а они братья были, — вижу мерзкие лица, прямо уголовные. И взяло меня любопытство, о чем они будут с моим ага разговаривать. И первый раз в жизни я решил подслушать разговор. Остался в соседней комнате, прислушался хорошенько и узнал, что они вместе с моим ага составляли план насчет ареста одного его родственника.
— Ты имя этого родственника знаешь? — вдруг с интересом спросил молодой человек.
Хасан-Кули сказал:
— Да, племянник его — Ферох.
Молодой человек вновь сделал движение. Теперь он попросил Хасан-Кули рассказать все подробно.