И он начал вспоминать свой день, мгновение за мгновением. Омовение на восходе, завтрак, пресный и сухой, медитация на камнях храмового двора… лучи солнца и первое намасте встреченному монаху… слова молитвы, которые произносил про себя, дабы не осквернить высокого смысла…
Нет, ничего не приходило в голову. Он еще раз, уже трезво и спокойно, оглянулся по сторонам. Ощущение обретенной истины, казалось, поднимало его над толпой, освещало полуденным солнцем самые тайные уголки мира. Однако ответа на вопрос не давало.
«Быть может, молитва? Простые слова, заученные много лет назад, слова, которые произносишь, уже не видя их смысла, не стараясь постичь то, что за ними…»
И тут он вспомнил, как начиналась его молитва вместе со всеми, пришедшими в храм. Он торопился и, споткнувшись о каменную плиту двора, едва не упал, порвав кожаный ремешок сандалии. Боль и гнев не оставили его и в тот миг, когда произнес он первые слова. Боль и гнев – чувства куда более сильные и земные, чем желание подняться в небесные выси и обрести там покой и просветление…
«Но неужели все так просто? Сильные земные чувства могут вознести к самым небесам? Нет, должно быть что-то еще…»
В его воображении возникла вся картина: он, запыхавшийся и досадующий из-за пустяка, начинает молитву… Вот произносит первый стих, принимается за второй…
И тут, как наяву, он услышал свой собственный голос, произносящий слова не второго, а четвертого стиха. Затем – третьего, и лишь потом – второго… И вновь ощутил ни с чем не сравнимое чувство торжества, когда раскрылись перед ним Небесные врата Истины…
Картина была столь явственной, что он едва слышно застонал от досады…
«Не долгие годы послушания, не отречение от себя самого, а просто правильный порядок слов… Превращение молитвы в заклинание…»
Гнев окрасил мир перед ним в черные тона, лишив красок. А потом из этого черного негодования выплыло лицо наставника – высокие скулы, тонкие губы, горящие глаза под седыми кустиками бровей. «Помни, ученик, что каждый день ты должен искать в простой молитве тот высокий смысл, который в ней заложен… Каждое слово, каждый ее стих ты должен ласкать мысленными прикосновениями, как драгоценную жемчужину… Должен вновь и вновь возвращаться к каждому из них. И тайна, сокрытая в словах сих, обязательно раскроется перед тобой, явив и мир во всей его полноте и богатстве, и небеса во всем их великолепии…»
«Надо было всего лишь переставить слова… Почему же ты не сказал мне этого сразу, глупый старик? Почему не стал раскрывать тайну? Сколько лет упущено… Сколько возможностей утрачено…»
Он, все еще во власти гнева, мысленно начал читать стихи молитвы так, как сделал это часом раньше… И вновь ощутил великий порыв, поднимающий его над землей, увидел огонь, вновь зажегшийся в глазах толпы, слезы на лицах молящихся.
Но вслух произнес совсем иное, не возвышенное, а земное, сиюминутное, жадное:
– Золота! Дай нам золота!
Слова его еще звучали, а к ногам уже стали падать тугие кошели и крохотные узелки с последними монетками…
Свиток первый
– Аллах всесильный и всевидящий! За что ты меня казнишь столь немилосердно? Чем провинилась я перед тобой?!
– Бесиме, моя звезда, моя красавица! О чем ты льешь такие горькие слезы? Чему печалишься в этот чудесный день?
– Ты, должно быть, слеп, Рахим… Или от счастья ум твой совсем помутился…
– Моя греза, не следует черными словами омрачать столь радостный день.
– У меня нет других слов…
Рахим пожал плечами.
– Должно быть, любимая, ты утомилась. Да и как тут было не утомиться – мальчишка-то богатырем оказался… Красавец…
– Аллах всесильный и всевидящий! Да ты просто слеп, муж мой! Красавец?! Да он уродливее самого уродливого урода под этим небом!
Рахим выпучил глаза. Что это случилось с его кроткой и нежной Бесиме? Почему она называет малыша, лишь ночью рожденного ею самой, уродом? Из-за родимого пятна? Да и что в нем такого?
Но жена продолжала кричать:
– Не зря же видела я во сне и воду, и мясо, что вдруг покрылось толстым слоем пепла, и горящий сад… А все знают: это весьма плохие сны, ибо предрекают неправильные и бесполезные дела, как сказано: «…дела их подобны пеплу, над которым поднялся вихрь…» Впереди нас ждут испытания, ибо гласит великая Книга: «…Мы напоили бы их водой обильной. Мы этим испытали бы их…» Но хуже всего, поверь мне, ты, глупая ослиная шкура, вкушение свежего мяса, ибо оно, согласно Корану, означает хулу, поклеп. Ведь сказано же: «…Захочет разве кто-нибудь из вас есть мясо умершего брата?»