Виктор снова прикрыл глаза и едва слышно вздохнул.
— Это трудно объяснить. Марион стала... моей половиной. Я так долго ждал встречи с ней и был страшно одинок, пока она не появилась в моей жизни... — Он замолчал и нахмурился. Потом глянул на нее и повторил: — Это трудно объяснить.
— Попытайся, — попросила Элви. Ей на самом деле хотелось понять его.
Виктор отвел глаза и сказал:
— Уверен, без тренировки ты никогда не научишься читать мысли.
Элви покачала головой.
— А что, я должна?
— Должна. Это одна из сверхспособностей, которыми нано наделяют нас. Ты, должно быть, заметила, как у тебя обострилась интуиция.
— Очень, — согласилась Элви. Она вдруг стала отмечать в себе, что может воспринимать скрытые эмоции людей.
Он одобрительно кивнул:
— Значит, у тебя есть способности, нужно только научиться пользоваться ими.
— Не уверена, что мне это нужно, — засомневалась Элви. — На мой взгляд, тут есть что-то от вмешательства в чужую жизнь.
— Нужно научиться пользоваться своими способностями, чтобы никогда ими не пользоваться. — Виктор заговорил парадоксами, и Элви глупо захлопала глазами.
— То есть?
Он выразительно посмотрел на нее.
— У тебя часто болит голова?
— Да, — удивившись, призналась Элви. Она мало задумывалась над этим фактом. Ее мучили сильные головные боли до обращения и продолжали мучить после. Ей казалось: ну головные боли и головные боли — что с того? Но сейчас она взглянула на это с другой стороны. — Они начинаются каждый раз, когда я бываю в ресторане или на каком-нибудь общественном мероприятии. И их не бывает, когда я сижу дома одна.
— Но все равно ходишь в ресторан и по мероприятиям, — предположил Виктор.
Элви пожала плечами:
— Разве может быть по-другому?
— У тебя голова начинает болеть, потому что ты воспринимаешь мысли окружающих. В ресторане и на собраниях голова болит сильнее, из-за того что там присутствует много народу, и они бомбардируют тебя своими мыслями.
Элви покачала головой:
— Вряд ли я ловлю мысли других. У меня просто начинает болеть голова, и в ней нет никаких мыслей.
— Потому что людей слишком много, — объяснил Виктор. — Ты еще не умеешь контролировать этот процесс и отсеивать ненужное, а воспринимаешь мысли в полном объеме. Это как радиопомехи или белый фон в телевизоре. Отсюда боли, когда ты на людях, и их отсутствие, когда ты одна. Как только научишься ставить барьер от чужих мыслей, станет намного легче, но все равно они продолжат просачиваться через него. Надо быть постоянно начеку, постоянно блокировать их проникновение и защищать свои собственные мысли. Это изнурительный процесс. По этой причине бессмертные стараются меньше бывать на людях и тогда начинают мучиться одиночеством. Одиночество нам скрашивают спутники жизни. Общаясь с ними, можно не заботиться о защите своих мыслей. Не остерегаться чужих. Спутник жизни становится твоей тихой пристанью, прохладным, свежим ветром в жаркий день.
— Как Марион для тебя, — тихо сказала Элви.
— Да... Она значила даже больше, — признался Виктор. — Когда она погибла, я сначала не находил себе места. Я не желал никого видеть, не хотел ничего делать, не стремился выходить на люди. Просто хотелось свернуться в комок и зализывать раны. — Он неожиданно улыбнулся и с признательностью сказал: — Это все мой братец Люциан, самая настоящая заноза в заднице. Он заставил меня вернуться в мир. Но главное — дал мне цель.
— Какую? — тоже улыбнулась Элви.
Виктор помолчал.
— Я стал исполнителем воли Совета.
— А что это означает?
— Мы охотимся за отступниками. За теми, кто свернул с правильного пути и нарушает наши законы, — объяснил он.
Элви понятливо кивнула.
— Как ему это удалось? Сомневаюсь, что на тебя подействовали уговоры.
— Это точно, — засмеялся Виктор. — В один прекрасный день Люциан пришел ко мне домой с семейным портретом смертных. Огромной написанной маслом картиной. На ней была изображена женщина, настоящая красавица, улыбающийся мужчина и двое счастливых детей. Картина привела меня в бешенство, потому что моя собственная семья развалилась. Люциан вытащил свою шпагу и вырезал из картины изображение женщины. И пока я сидел в шоке, рассказал мне, что ее погубил отступник и семья разбита. То есть с ними случилось то же самое, что и со мной, когда я потерял Марион. Но я могу остановить злодея, чтобы уберечь других. — Виктор хмыкнул. — На это я сказал ему, что мою Марион погубили смертные, поэтому почему меня должны беспокоить их страдания. И он спросил, смогу ли я возложить вину на всех смертных за то, в чем виноват какой-то один церковник? Если так, значит, у ее семьи есть право обвинять меня и всех остальных наших в том, что они лишились матери и жены.