Второй раз в жизни Вика ехала в спальном вагоне, где в купе было только два места, и первый раз в жизни ехала одна, без соседа, который бы всю дорогу бухал и изливал душу. А вот свою первую поездку в этом поезде она уже забыла, они тогда ехали с мамой из Венгрии после развода, а что может запомнить ребёнок, когда вокруг замкнутое пространство, скукотища и постоянно плачущая мама. А вот эта поездка в обратном направлении могла бы и запомниться, если бы тот мужик, которого Вика ударила на одной из остановок, добился бы своего и перебрался на свободное место в её купе. Но проводница сжалилась и послала мужика, хотя тот даже предлагал ей деньги. Не получив желаемого, он сконцентрировался на вылавливании Вики вне купе, приставал в коридоре, подкарауливал возле туалета, отпускал сальные шуточки и постоянно порывался облапать. Закончилось всё тем, что Вика согласилась пойти с ним в вагон-ресторан, а там так напоила дурочка, подмешивая в пиво водку, что он через час отключился, а когда на мгновение пришёл в себя, то обрыгал всё вокруг, после чего уснул под столом в вонючей луже. В эту же ночь наряд милиции ссадил его на какой-то станции, и оставшееся время Вика провела в блаженном созерцании заоконных красот.
Оказалось, что Будапешт не стёрся из её памяти. Она без посторонней помощи добралась до воинской части, благо ничего за время её отсутствия не изменилось. На КПП заспанный дежурный набрал номер политотдела, а в промежутках, пока диск телефона возвращался на прежнее место, украдкой бросал взгляды на Вику, и уже через несколько минут, она заметила бегущего по аллее отца, вот он изменился сильно, говоря одним словом — постарел.
— Викуля! — задыхаясь от быстрого бега, крикнул он и сжал дочь в объятиях.
И первое, что она ощутила, неприятный запах прелой, плохо выстиранной одежды, а уже потом всё остальное. Но сказать, что её обуревали чувства, было бы неправдой, скорее радость встречи с тем, кого давно не видела, но ощущения, что вот этот человек, который стоит рядом и не может оторвать от неё глаз, её отец, не было.
— Как ты выросла, — млел отец, разглядывая Вику, — какая ты красавица.
Она хотела сказать что-то приятное в ответ, но видела перед собой постаревшего, обрюзгшего и неухоженного мужчину, у которого только и осталось из прошлого, что эти горящие, восторженные глаза.
— Я так соскучилась, папа, — ласково произнесла Вика и поцеловала отца в небритую щеку.
— Пойдём скорее, я дома стол накрыл, отпросился на сегодня, чтобы не отвлекаться на работу.
— А кто-то ещё будет? — уклончиво спросила дочь, пытаясь понять, живёт ли с кем то отец.
— Нет. Никого не будет. Я же один. Так и не женился после вашего отъезда.
— Ну ты даёшь, — удивилась Вика.
— Как-то не получилось…
Они шли по знакомым до боли аллеям части, где тоже ничего не изменилось, только деревья, всё так же выкрашенные снизу белой краской, стали немного толще и выше, из-за этого какая-то щемящая боль сжимала сердце, сколько же с тех счастливых пор прошло времени. Стало ли лучше от того расставания? Судя по тому, как выглядит отец, ему лучше не стало. Вика незаметно сдвинула чуть ниже часы на широком кожаном ремешке, прикрыв шрам на своём запястье. На всякий случай, чтобы не было лишних вопросов. Солдаты, марширующие на плацу, сбились с ритма, засмотревшись на её ножки, слегка прикрытые развевающейся на ветру лёгенькой юбочкой. Вот это ей было приятно.
Вика ни чуть не удивилась, увидев, что и квартира сохранилась почти в первозданном виде, такое ощущение, что и обои были те же самые. А вот и её последняя зарубка на дверной лутке, где папа каждый год отмечал на сколько подросла дочка. Стол, действительно, уже был накрыт. В хрустальной салатнице лежала горка котлет из офицерской столовой, рядом стояли две открытые баночки со шпротами, на тарелке были разложены неаккуратно нарезанные кружочки сырокопчёной колбасы, с краю стола, рядом с корзиной хлеба, красовались бутылки «Столичной» и «Советского шампанского», в центре, композицию венчала ваза с тремя красными гвоздиками.