Ничто не делалось в одиночку, никто не имел права ухаживать за женщиной один – только вчетвером. Познакомь. Представь. Деньги отдай. Вместе ухаживаем за ней. Вместе угощаем. Вместе провожаем. Четыре девушки – хорошо. Двадцать четыре – еще лучше…»
Фильм «Д’Артаньян и три мушкетера» вышел на экраны страны в конце декабря 1979 года. Его успех был по-настоящему грандиозным. Песня «Пора-пора-порадуемся…» мгновенно стала национальным шлягером и звучала чуть ли не ежедневно изо всех окон по всему Советскому Союзу – от Москвы до Камчатки. Был записан специальный клип на эту песню (его крутили по ТВ), в котором Боярский впервые появился во всем черном – черной водолазке, черных брюках, черном пиджаке, черной шляпе. Отныне только таким он и будет восприниматься публикой. Для миллионов советских женщин Боярский превратился в идола. Многие из них приезжали к нему в Ленинград, дежурили в подъезде его дома, донимали звонками, ложились под колеса его автомобиля. Он рассказывал, что иногда они так допекали его, что он их бил и даже бегал за ними с ножом. А вот что говорит по этому же поводу его жена Лариса Луппиан: «Тогда пройти с Мишей спокойно хоть несколько шагов было невозможно. Девицы сторожили в подъезде, исписали там своими «признаниями в любви» все стены, телефон трезвонил круглые сутки. И никакая милиция оградить нас от всего этого не могла. Появились с Мишиным портретом сумки, кошельки… На концертах – столпотворение…»
Между тем 27 июня 1979 года едва не стало последним днем в жизни Боярского. В тот день утром он приехал поездом «Красная стрела» из Ленинграда в Москву, чтобы участвовать в съемках фильма «Сватовство гусара». С киностудии «Мосфильм» группа направилась в Подмосковье на натурные съемки: Боярскому, который играл бравого гусара, предстояло гарцевать на лошади. Он сидел на переднем сиденье автомобиля, который вела художник фильма, и всю дорогу предвкушал удовольствие от предстоящей верховой езды, да еще в компании с такой партнершей, как Елена Коренева. Увы, его мечтам в тот день не суждено было сбыться. Где-то на полпути, когда Боярский задремал, убаюканный быстрой ездой, на их полосу внезапно выскочил легковой автомобиль. Видимо, женщина-водитель не справилась на мокром асфальте с управлением. Два автомобиля столкнулись лоб в лоб. В итоге Боярский очнулся только в больнице: у него обнаружили сотрясение мозга, повреждение позвонка, почек… Травмы были настолько серьезными, что врачи запретили ему двигаться. Он так и пролежит почти без движения целый месяц. Жена приезжала к нему каждые выходные, несмотря на то, что была беременна. Но даже ее присутствие совершенно не влияло на наплыв в больницу поклонниц Боярского – они приходили туда толпами. Однажды прямо при Ларисе в палату зашли две девушки, сели напротив, а потом внезапно обратились к Боярскому: «Спойте, пожалуйста».
Вспоминает Лариса Луппиан: «Поклонницы не страшны, страшен роман! Но мне кажется, Миша настолько ленивый в душевном плане, что не стал бы тратить свое драгоценное время на ухаживания. Он человек трудолюбивый и целеустремленный, а потому предпочитал работать. Никогда не боялась отпускать его на съемки с красивыми актрисами – я же видела, как он ко мне относится! Знала, что в него влюблена вся страна, но ревности у меня не возникало. Даже если что-то и было, он мне никогда об этом не рассказывал. А я и не пыталась узнать. Странно, но даже анонимных звонков от «доброжелателей» типа: «А ваш муж с актрисой В. такой роман закрутил!» – не было».
В начале 1980 года у Боярского и Луппиан родился первенец – сын Сергей. Поскольку жить втроем в тесной комнате общаги было невозможно, молодые временно разъехались: Лариса с сыном переехала в коммуналку к маме, Боярский – к своим родителям. Встречались урывками в своей прежней комнатке, и только когда сыну исполнился год, они наконец получили отдельную квартиру. Помогла слава Боярского, которая к тому времени достигла уже заоблачных высот. Его чуть ли не круглосуточно показывали по «ящику» (в неизменных черных костюме и шляпе), он снимался в нескольких фильмах одновременно. На почве славы, кстати, у него начались проблемы с алкоголем. Артист вспоминает:
«В первый раз я выпил рюмку водки еще до школы. Батюшка мой, Сергей Александрович, любил это дело. Ну, я и попросил попробовать. А он, ничтоже сумняшеся, протянул мне рюмку водки. Я так думаю, чтобы отбить охоту. Однако все вышло наоборот.
В 13–14 лет я выпивал зараз по пять стаканов водки. Но пили мы тогда не потому, что хотелось, а от идиотизма…
В театре вся ночь была моя, но после спектакля до восьми утра меня лучше было не трогать. Пока разгримировались – одну рюмку приняли, спустились в буфет – другую, пошли в ресторан – третью, потом домой к кому-нибудь. Там разговоры о спектакле – творческие разговоры, хорошие, не просто черная пьянка, а скорее нормальное, благородное гусарство. Так что принимали мы каждый божий день. Я вообще не умею пить по пятьдесят-сто граммов – мне это не интересно. И потому всегда пил до тех пор, пока мог это делать. А останавливался, лишь когда больше уже не влезало. Отхлебывал я много. Три-четыре бутылки водки в день для меня были нормой. А вообще мой рекорд – четырнадцать бутылок за день!»
На почве любви к «зеленому змию» постепенно портился и характер Боярского. Вскоре он превратился в настоящего деспота, приверженца махрового патриархата. Знай миллионы его поклонниц, каков их кумир в быту, наверняка зареклись бы мечтать выйти за него замуж. Вспоминает Лариса Луппиан:
«Меня все считали счастливой и удачливой женщиной, никому и в голову не приходило, каково мне на самом деле. «Чего тебе еще надо? Он так много зарабатывает, такой знаменитый, красивый!» – говорили вокруг, не подозревая, что я пережила. А мне с ребенком даже уйти было некуда. Досталось и мне, и Сереже. Жили мы тогда в маленькой квартире, деньги все у Миши. Куда идти, на улицу?
Было очень тяжело. Мы с Мишей совершенно разные люди: насколько я спокойная и сдержанная, настолько он эмоциональный, резкий и даже грубый. Я испытала все – от глубокой нежности и любви до унижения, оскорбления и растаптывания моего достоинства. Очень тяжело переносила всплески его ярости по любому поводу: суп холодный, котлета не нравится, где была… Я не могла отвечать тем же, потому что это вызвало бы еще больший гнев. Молча терпела, а иначе в меня полетело бы все, что оказалось бы в тот момент под рукой: тарелки, стаканы… Отвечала письменно: после каждого скандала писала ему письмо, в котором излагала, что мне в нем не нравится, какие его упреки считаю несправедливыми, и в конце обязательно ставила какое-нибудь условие, например: если не бросишь пить – разойдемся. Утром за завтраком передавала Мише письмо. Он его молча прочитывал и продолжал спокойно есть. И все, никакой реакции!
Правда, у нас не было периодов, чтобы мы жили в одной квартире и неделями не замечали друг друга. Зла друг на друга долго не держали, быстро мирились, хотя ссоры и скандалы у нас бывали очень крупные. Он даже из дома уходил: покричит-покричит, хлопнет дверью: «Прощай навсегда!», дойдет до угла и… возвращается. Миша только внешне рыцарь, но внутри у него так много первобытного, что просто удивительно! Мужское начало выражалось слишком агрессивно и сильно. Думаю, это в духе их семейных традиций – Мишины родители тоже жили очень шумно. Он частенько этим хвастался – видимо, систему их отношений старался перенести и на нашу семью.
Деньги всегда были у Миши. Как же мучительно было их выпрашивать даже на самое необходимое! Представляете, если у нас период ненависти, а деньги срочно на что-то нужны, как тут быть? Знаете, такой кавказский взгляд на женщину – сиди дома и стой у плиты! С этим тоже пришлось бороться… опять же хитростью. Я старалась никакой работы не упускать: ни в театре, ни на телевидении. Каждый раз подлаживалась под его настроение, умоляла, отпрашивалась с работы. Конечно, во время моих отлучек дома должно было все блестеть, еда – приготовлена и салфеточкой прикрыта. Представить себе не могу, чтобы я отправилась на репетицию, муж вернулся, а дома нет ужина…»