— Сны — наши страхи. Они часто приходят к нам в моменты слабости и отчаяния. Душат нас, — последние слова Фолки почти шепчет, а по смуглому лицу пробегает глубокая тень, темнеет золото глаз, будто покрывается тонким ледком. — Я не удивлен, что ты видишь кошмары об Альгире.
— Тут все иначе, — передергиваю плечами, стоит только вспомнить разорвонный живот и тьму, копошащуюся под ребрами. — Он говорит со мной — вещи, о которых я бы не стала рассуждать сама, и списать это на игры подсознания совсем не выходит.
— И о чем же он говорит?
— О богах. О том, что все они мертвы и осталась только безумная Галакто, что наблюдает за мучениями смертных и бессмертных.
Фолки тихо смеется, отчего дрожь пробегает по спине — такой у него странный, даже зловещий получился смешок.
— Не так уж он и не прав, принцесса, но это вопрос веры и твоего отношения, я в этом не силен. Мне дела нет до того, кто и как развлекается здесь или… — он тыкает пальцем вверх, в светлеющее небо, — или там.
— Еще он говорит что-то о госпоже, — я замечаю, что Фолки напрягается и прислушивается к моим словам. — И о том, что все будет, как она велит.
— Интересно, — бормочет маг и наклоняется вперед, опираясь на перила локтями. — Я поделюсь с тобой наблюдением, принцесса. Это просто мои теории, но…
Фолки прикрывает глаза и смотрит вдаль, где восход окрашивает раскаленно-алым верхушки дюн.
— Твое появление эту теорию подтверждает, кстати, — маг замечает мое замешательство и недоумение и чуть хмурится, будто пытается подобрать слова. — Суженые для проклятых принцев приходят в мир, — он качает головой в сторону Виго, но голос Фолки тих, чтобы тигр его не услышал. — Первая нашлась давно. Медведь, старший из принцев Эронгары, знает ее чуть ли не с пеленок, служит ее отцу и сам же воспитал девчонку. Это чрезвычайная удача. Вот теперь появилась ты. И Виго сообщил, что у Лиса, младшенького братишки, начались веселые приключения из-за некой особы. Полагаю, скоро мы узнаем, что мальчишка нашел свою истинную.
— Ты прекрасно осведомлен.
— Я живу здесь уже год. Мы с Виго хорошо знакомы — его дочка хоть и крепкая, но часто страдала от головных болей. Я ее лечил. Тигр — сложный человек, но даже ему иногда нужно с кем-то разделить бремя одиночества.
— Но Мерай…
Фолки только раздраженно отмахивается.
— Мерай — ребенок. Как ей понять чувства мужчины живущего столько лет, связанного с братьями лишь короткими беседами и письмами? Виго окружает ее заботой, Мерай — его жизнь. Она не знает, как это — остаться одному на столетия, пусть тигр и делает вид, что смирился, но я-то не слеп. И не дурак.
— Он очень агрессивно отрицает, что его суженая где-то есть.
— Ха! Упрямство — не порок, девочка. Виго просто не готов верить.
Мы замолкаем, но всего на секунду.
— И в чем суть теории? — я наблюдаю, как волны песка расходятся в стороны от корабля. Это завораживает, будто золото барханов превращается в воду.
— В том, что мир готовится к чему-то, — Фолки пожимает плечами, будто я могла бы и сама догадаться. — Суженые — это не просто способ снять проклятье. Тут есть кое-что другое, — он склоняется к самому моему уху, почти касается кожи губами. — Единение. Не физическое, нет! Единение душ и сил. Суженые — как щит, который заслоняет собой своего любимого. Это щит его разума, его сердца.
— Звучит очень…
— Грандиозно? Или пафосно?
— Возможно. И то, и другое, наверное. Ты говоришь так, будто мир готовится к войне.
Фолки смотрит на меня с какой-то мрачной решимостью, смоляные брови сходятся к переносице, а в золотой глубине глаз пляшут опасные огоньки.
— Я не стану делать выводы, но делюсь с тобой… возможным объяснением.
— Хочешь, чтобы я была готова к худшему?
Маг криво усмехается.
— Не к худшему, Нанна, — его рука крепко сжимает мое плечо. — Ко всему.
— Вижу Первую стену! — гаркает Виго за нашими спинами, а я всматриваюсь в дрожащий горизонт, и через несколько секунд с губ срывается возглас удивления, когда удается рассмотреть самый настоящий барьер, состоящий из высоченных шпилей, уходящих в алое небо и тянущихся в стороны, насколько хватает глаз. — Будите Халлтора! Нам придется открывать оружейную вдвоем.
Чтобы рассмотреть верхушки иссиня-черных шпилей, мне приходится задрать голову.
— Как еще никто не нашел это место? — я не могу удержать любопытство в узде и подхожу к стене. Не так близко, чтобы прикоснуться, но достаточно, чтобы в мельчайших подробностях рассмотреть трещинки, выбоины и странные символы незнакомого мне языка. Они вьются по камню широкими лентами, оплетая шпили целыми полотнами, среди которых могли бы быть и проклятия, и благословения. От темной поверхности веет какой-то потусторонней прохладой, даже солнечный свет не способен согреть бесконечную каменную кладку. — Его же издалека видно.
— Это запретная земля, — невозмутимо отвечает Виго. — Никто из местных не посмеет подходить слишком близко. Слухи, суеверия и россказни о “дурном месте” делают свое дело. И никто не может открыть дверь, кроме нас.
Меня удивляет его уверенность. В детстве детей часто пугают историями о том, что нельзя выходить в сад ночью, нельзя бегать по замерзшему озеру и совершенно точно нельзя пробовать синеголов — особенно когда он начинает цвести и одурительно пахнуть малиновым вареньем — самое опасное и непредсказуемое растение на всем белом свете. Но детей, да и взрослых, запреты никогда не останавливали.
— Всегда есть любопытные, готовые попытать удачу.
Виго дергает плечом, стряхивает мои слова, как пыль, осевшую на краешке рукава, и чуть закусывает губу, чтобы не бросить очередной колкий ответ; а мне в какой-то момент становится дико, невыносимо смешно, но смех застревает в горле, потому что по лицу мужчины пробегает тень. Странная, неестественная темнота, из-за которой рыжие волосы темнеют почти до черноты, напоминая засохшую кровь.
Тяжело сглатываю и не могу отвести взгляд от темной полосы на шее Виго, появившейся и исчезнувшей так быстро, что внутри остается чувство, что все это мне просто кажется.
Зажмуриваюсь всего на секунду, чтобы отогнать непрошеное видение, а когда открываю глаза снова — вижу Халлтора, рассматривающего меня так же пристально, как и его брата.
Он чувствует что-то, но не может понять — что именно. Хоть волк и читает мысли, но увидеть то, что вижу я, — вне его способностей. И с этими страшными картинами я остаюсь один на один.
— Этот остров славится своими суевериями, — волк натянуто улыбается, все еще пытаясь понять, что меня так настораживает и пугает. — Люди здесь ревностно придерживаются пустынных законов.
— Так ревностно, что платят кровавую дань местному правителю, считая, что это он управляет оазисами и может осушить их одним движением пальца.
Илва подходит к стене вплотную и кладет на камень ладони. Прижимается к его поверхности щекой, будто слушает перешептывания высоченных шпилей и что-то им мысленно отвечает. Даже в тени ее толстенная коса тускло поблескивает, и я невольно любуюсь тем, с какой силой и уверенностью эта хрупкая девушка себя держит.
Она здесь своя.
— Местные, скорее, перегрызут себе глотки, чем нарушат законы, пусть даже и неписаные.
Фолки держится чуть в стороне и расставляет вокруг корабля какие-то светящиеся сферы. Стоит ему только ударить посохом в песок, как сферы вспыхивают, укрывая парусник защитным барьером.
Халлтор и Виго подходят ближе к стене. Они даже шагают синхронно, а я вижу только напряженные спины, перекатывающиеся под рубашками мускулы и клинки, зажатые в крепких руках. Мужчины переглядываются, общаются одними только короткими взглядами и кивками.
Братья поднимают руки, оставляют на ладонях порезы и прижимают их к камню.