Джефри сделал ей комплимент. Естественно, что это было неискренне. Хотя она и сбросила свою тучность, его раздражала ее бледная желтоватая кожа результат таблеток. Как такая женщина могла дать жизнь Бретт, такой красивой и трепетной? Правда, Джефри видел фотографии Барбары в молодости, и на них она была довольно красива.
Для Джефри все средства были хороши. Он даже не помнил, когда в последний раз был близок с женщиной. У него, конечно, не было физического влечения к Барбаре или какой-либо другой женщине, и если честно, даже к Бретт. У него никогда не было его, даже тогда, когда он входил в пору созревания, и все ребята военной академии вокруг волочились за женщинами. Даже когда он заканчивал школу, все его время и энергия тратились на страстное желание мести. Наверное, было бы проще переспать с Бретт, чем с этим бесхребетным куском мяса, но он решил, что должен завести роман с Барбарой, если хочет получить побольше сведений о ней.
Миниатюрный диктофон был его постоянным компаньоном на всех встречах с Барбарой, и он понимал, что приближается к раскрытию тайной причины ее ненависти к отцу. Он осторожно подстрекал ее на уничтожение Свена собственными едкими замечаниями о нем. Эти манипуляции давали ему новые сведения, но он чувствовал, что было что-то еще. Прошлой ночью после обеда у Барбары она начала вспоминать о своем детстве под руководством тяжелой руки отца. Она рассказала, как одиноко ей жилось в богатом, но изолированном от мира доме на окраине Расина. Почти все в доме было сделано из темного дерева, выкрашено в коричневый цвет, а тяжелые бархатные шторы открывались только тогда, когда Свена не было дома.
- Он никогда ни слова не говорил мне о моей матери, - рассказывала Барбара. - Только иногда он вдруг останавливал на мне задумчивый взгляд и называл ее именем. Потом он брал себя в руки и спрашивал, вымыла ли я руки перед обедом. Понимаешь, это было единственное время, когда мне разрешалось разговаривать с ним. Он отвозил меня в школу и забирал каждый раз ровно в три, и у меня никогда не было возможности поиграть со своими сверстниками на школьном дворе. Он приезжал на большом черном "паккарде", и дети дразнили меня, говорили, что я должна ездить на катафалке, а мой отец могильщик. Думаю, что они боялись его.., многие люди его боялись. Но он запрещал мне разговаривать. Я не могла даже задавать вопросы относительно моих домашних заданий. Он говорил:
"Я думаю о нашем бизнесе. Все остальное может подождать до пяти тридцати". И весь остальной отрезок пути он ехал с каменным лицом. Каждый день мы обедали в пять тридцать.
Она помолчала, заинтересовавшись зрелищем за окном, и несколько минут смотрела на парк. Джефри, испугавшись, что она больше не вернется к этому разговору, налил ей еще виски и, протягивая бокал, нежно погладил по спине.
Сначала Барбара напряглась, ее бросало то в жар, то в холод, потом расслабилась, склонила голову набок и поцеловала его руку. Джефри приготовился было зайти так далеко, как собирался, но успокоился, когда она продолжила воспоминания.
- Я не могла приглашать друзей и сама ходить к ним в гости. Отец говорил, что они отбросы общества. У него был друг, или я думала, что он был другом, у которого был маленький ребенок, но я не могла поиграть даже с ней - или это был он? - не помню, наверное, мне было пять или шесть лет тогда. Я обычно спрашивала Карла, друга отца, о его ребенке, но никогда не видела его.
Барбара последовала за Джефри на диван, и он поцеловал ей руку.
- Это, должно быть, было ужасно. Нельзя девочке расти в такой обстановке, - сказал он, подстрекая ее продолжать.
- Когда я поступила в высшую школу, у меня появилась возможность наблюдать, как мальчики играли в бейсбол, и он не мог запретить мне этого. Только я должна была быть на месте в три часа. Наконец, он перестал приходить за мной. Он злился, но все было бесполезно. Это все было так давно, - наконец сказала она.
- Да, давно, и хотя время проходит, но воспоминания никогда не оставляют нас, - заметил Джефри.
Он понял, что сегодня больше ничего не узнает. Воспоминания постоянно захлестывали ее, возвращая в прошлое, но он ждал другого.
Джефри проник достаточно близко к тому, что было у нее внутри, и надеялся, что уже скоро под верхним слоем сырости и мерзости покажется мертвечина, давно похороненная под ним.
- Мне действительно пора, - сказал он.
- Ты на самом деле должен идти? - спросила Барбара, поглаживая его бедра. - Мы могли бы провести какое-то время, которое оба вспоминали бы с наслаждением.
- Как насчет завтра? У тебя есть какие-нибудь планы? - спросил он, зная, что никаких.
- Никаких, я не буду изменять хорошему человеку. Ты хороший человек, Джефри? - кокетничала она и, провожая его до дверей, приподнялась и поцеловала, пытаясь своим языком раскрыть его губы.
- Наверно, я не самый лучший судья себе, - сказал Джефри, пытаясь сдержаться. - Спокойной ночи, Барбара.
Как только закрылись двери лифта, он достал из кармана пиджака носовой платок и вытер рот. Он положил его назад и выключил диктофон. "Может, я не должен?" - Джефри содрогнулся от своей мысли.
***
Но теперь, когда они сидели в Мортимере, Барбара под столом заигрывала с ним ногой, и он боялся, что этой ночью ему не открутиться и придется удовлетворить и другие ее аппетиты.
Предчувствие не обмануло его. Как только они вернулись, Барбара обняла его за талию и, прижавшись, потерлась своим телом, как мартовская кошка.
- Джефри, как долго ты будешь заставлять меня ждать? - спросила она. Джефри изобразил улыбку.
- Ни секунды, - сказал он и последовал за ней в спальню.
Комната его поразила. Кровать с пологом, стулья с кружевными оборками и кресло-качалка, салфетки, украшавшие комнату, - все это, казалось, принадлежало пятнадцатилетней девочке из очень привилегированной семьи. Там были куклы и плющевые игрушки, а кипы веселых журналов лежали на прикроватном столике.
Барбара извинилась и удалилась, а Джефри разделся и, аккуратно сложив вещи и направив диктофон на постель, быстро нырнул под одеяло. Когда она тихо выплыла из ванной, на ней была белая с атласным воротником ночная сорочка в стиле девятнадцатого столетия. Она смыла краску с лица и подвязала волосы шелковым шнурком. "А она совсем неплохо сохранилась", - подумал он.
- Пожалуйста, будь со мной терпимей, - сказала она, робко взбираясь на постель в состоянии почти транса.
"Что за отвратительная игра?" - удивился он.
Он слышал о людях, которые придумывали различные сексуальные фантазии, а потом претворяли их в жизнь, но он никогда не принимал участия в таком эксперименте.
- Конечно, - сказал он.
Ему было интересно: привычное ли это ее поведение или он возбудил в ней что-то, что толкало ее на это.
- Я знаю, ты не обидишь меня. Я тебе доверяю.
Ее голос потерял свой обычный сильный грудной тембр, и она поцеловала его на этот раз с нежной, почти девичьей, невинностью. Джефри развязал воротник ее сорочки и расстегнул перламутровые пуговицы. Затем он приступил к выполнению своих обязанностей. Губы, груди, живот - он делал все, что, как полагал, следовало делать в таких случаях, и даже довел Барбару до высшей точки возбуждения, или, по крайней мере, так думал, однако сам он ничего не испытал. Барбара посмотрела на него и сказала:
- Спасибо, это было таким наслаждением, Майкл. - И сразу уснула.
"Какой, к черту, Майкл?" - удивился Джефри, лежа рядом и наблюдая, как ее грудь опускается и поднимается под белым хлопковым покровом ее одежды.
Когда Барбара, проспав двадцать минут, проснулась, она спокойно, почти безмятежно посмотрела на Джефри.