В развязке прощального заката червонное солнце закатывается за безграничный горизонт, застилая землю золотым покрывалом. Небеса на севере бурлят в трескучих раскатах грома. Из сердцевины мазутной тучи вырываются молнии. Бушующее мракобесие заглатывает вылинявший закат и повергает мир во мрак. Во время грозы в голых лугах находится нежелательно. Я механически поворачиваю голову туда, откуда недавно вышла, но как вкопанная замираю на половине движения…
Величайший Свидетель и Судья Злой Рок выносит смертельный приговор!
Сценарий проигрывался ранее… в том сне…
В пелене неисповедимого рабского ужаса я замедленно разворачиваюсь назад к ущелью, и мой пульс прерывается, сердце перестает стучать. Пришедшая за мной Смерть в лице Гавриила сотрясает ущелье громким выстрелом…
Глава 15. Смерть − только начало
«Ты болен, Гробовой… ты, черт возьми, проклят!» − в необоримом гневе я захлопываю дверь «Хаммера», избавляясь от больно режущих фраз канаты Карла Орфа. Однако зычно поющий хор с оравой пляшущих нот оркестра вылетает из аудиопроигрывателя вслед за мной и безбожно жалит в затылок напоминанием: «…Я сгораю на погребальном костре…» Подкожные инквизиторы ходят за мной тенью и нашептывают: «Гробовой, ты собственноручно вырыл могилу и похоронил себя в ней заживо!»
До сегодняшнего утра морящую мысль я бессердечно душил еще в зародыше, но с утра все пошло не так… Чудовищная ошибка породила ужасные последствия. Наяву я уже стою одной ногой в заложенном трупными отходами котловане и покорно шагнул бы в экскременты Тьмы другой, если бы не рингтон айфона.
«Старый ублюдок!» − что есть силы я всаживаю кулаком по первому попавшемуся под руку предмету − входная дверь придорожной шашлычной с жалобным скрипом обвисает на петлях.
− Какого дьявола ты срываешь мне планы?! − истерично кричит отец. − Ты окончательно спятил?!
− Упечешь меня в клинику для душевнобольных? − без намека на юмор отвечаю я, раздраженно отпихивая ногой мешающую проходу раздраконенную дверь.
− Не зарывайся, Гавриил! − ревет Герман. − Ты говоришь с отцом!
− Ты перестал им быть с тех самых пор, как убил мою мать!
Я чувствую в себе возродившуюся потребность сорвать злость. У меня прямо руки чешутся садануть кулаком по засаленному муляжу шашлыка, лыбящемуся мне соусным ртом. Увы, моим вандальным планам не дано осуществиться, их меняют приросшие к табуретам посетители закусочной. Для забытой богом забегаловки трапезничающих собралось на редкость многовато: группа дальнобойщиков, рассредоточенные по углам, одиночные водители и бесстрашный джигит в застиранной шляпе с нашивкой эталонного шашлыка.
− Эй ты, шкаф, руки за голову и лицом к стене! − выдвигает он смелое требование, потянувшись рукой к ружью под стойкой кассы. − Сюда уже едет полиция.
«Долбаный владелец долбаной шашлычной!» − чертыхаюсь я про себя, закатывая глаза. Скончаться в чертовой дыре с пробитым черепом − не такую вульгарную кончину я для себя представлял. По пути с кладбища я всего-то заскочил за выпивкой, чтобы утопить горе в вине.
− Парень, ты больной, что ли? − с опаской и недоумением таращится на меня джигит, предупредительно снимая ружье с предохранителя.
− Так заметно? − саркастично прищуриваюсь я.
− Псих вооружен! − как резанный, орет он вдруг на всю округу.
Долбаный владелец долбаной шашлычной приметил мой выглядывающий из борта пиджака пистолет. Я и словом обмолвиться не поспеваю, как он без предупреждения выстреливает в меня. Сквозная пуля пробивает мой левый бицепс, но очевидно же, что предназначалась сердцу.